Джули Беннет - Растаять в твоих объятиях

— Реальность… — Рэйн отступила назад на несколько шагов, пока не уперлась в стол. — Реальность жестока, Макс. Я осознала, что жизнь, которой я жила, совсем не похожа на жизнь, которой мне хотелось жить.

Господи, на него было больно смотреть. Чем больше времени он проведет здесь, в ее доме в Леноксе, тем сильнее ее будут терзать воспоминания — воспоминания о том, как пятнадцать лет назад она потеряла сначала любимого человека, а потом и их ребенка.

— Я пойду готовить обед, — заявила она. — Буду рада, если ты поешь вместе со мной. Только больше никаких разговоров о прошлом! Договорились?

Макс сделал шаг вперед, а потом еще один, после чего положил ладони на стол по обе стороны от нее, так что она не могла увернуться. Он наклонился, его лицо оказалось от нее в считаных дюймах.

— Это напряжение между нами не исчезнет, пока мы не обсудим его. Может быть, я наивен, Рэйн, — его взгляд метнулся к ее губам, — а может быть, просто дурак, но я считаю, что ты все так же красива, как тогда.

Рэйн не могла дышать. Словно весь воздух вышел из ее легких, когда она оказалась в кольце его мускулистых рук. Но он тут же отстранился.

— Не волнуйся. Я в курсе, что мы разные люди, — сказал он, направляясь к двери. — Не знаю, что я сейчас ощущаю — призраки старых воспоминаний или просто всплеск тестостерона. Но мне тоже есть о чем беспокоиться.

Он подошел к двери и взглянул на нее через плечо:

— Запомни мои слова. Мы непременно обсудим наше прошлое до того, как я уеду из Ленокса.

— Конечно, мама, Маршалл приезжал.

Услышав измученный голос Рэйн, Макс остановился у дверей кухни. Некоторые вещи, похоже, остались неизменны. Разговор с матерью, как и раньше, вызывал у Рэйн раздражение и усталость.

— Нет, ему не нужно было оставаться. Я уже большая девочка, и со мной все в порядке. И с Эбби тоже, хоть ты про нее и не спрашиваешь.

Что это за бабушка, которая не носит свою внучку на руках? Неужели отношения Рэйн с родителями до сих пор так напряженны, что их не смягчило даже рождение Эбби? Макс одернул себя: он не мог концентрироваться на проблемах Рэйн. Иначе он завязнет в ее мире; нельзя допустить, чтобы это случилось вновь.

— Мне надо идти, — сказала в трубку Рэйн. — Эбби плачет.

Макс улыбнулся. В доме было тихо, девочка определенно спала.

— Пожалуйста, попроси папу больше не присылать ко мне Маршалла. Бедняга не понимает, чего от него хотят, но моей-то вины в этом нет.

Маршалл? Это еще кто такой? Исходя из интонации и просьбы Рэйн, Макс заключил, что это некто, кого ее родители выбрали в качестве потенциального зятя. Да уж, он сам никогда бы не подошел на эту роль.

Макс почувствовал, как его разбирает смех. Интересно, осознают ли родители Рэйн, что их дочь — уже взрослая женщина, способная принимать самостоятельные решения?

Он неслышно вошел в комнату. Рэйн стояла к нему спиной, глядя на снег, плотной пеленой падающий за широким окном. Краска на внутренней стороне оконной рамы облупилась, а из крана капала вода. Но Макс не мог позволить себе как-то вмешаться. Он здесь только для того, чтобы переждать внезапную бурю.

Но куда, черт возьми, Рэйн дела все те деньги, которые она должна была получить в день своего двадцатипятилетия?! Не похоже, что она вложила их в ремонт дома.

— И долго ты собираешься там стоять? — спросила она, не поворачивая головы.

Макс сделал к ней несколько шагов, не в силах скрыть улыбку:

— Я просто не был уверен, насколько безопасно сюда входить.

Она бросила на него взгляд через плечо:

— Я начала готовить обед, но позвонила мама и испортила мне весь настрой.

Макс схватился руками за спинку одного из разнокалиберных стульев, стоящих около стола.

— Вы с родителями до сих пор на ножах? Спустя все этих годы?

Рэйн открыла холодильник и вытащила пучок спаржи.

— Мы всегда расходились во мнениях. Мама пытается превратить меня в увешанную драгоценностями светскую даму, а папа слишком занят тем, что поддерживает свое положение в городе. Его не волнуют такие мелочи, как дочь или внучка, если, конечно, мы не на публике.

— И что же ты такого делаешь, что не нравится твоим родителям? — Макс выдвинул стул, повернул его спинкой вперед и уселся, не отрывая от нее взгляда.

Рэйн разложила стебли спаржи и включила духовку.

— Просто меня не заботит, чем заняты влиятельные люди в этом городе. У меня своя жизнь.

Кухня наполнилась запахами еды. Даже в бесформенной домашней одежде Рэйн оставалась женственной. Но, черт возьми, Максу вовсе не хотелось, чтобы она выглядела восхитительно. Лучше б она стала толстухой и покрылась прыщами. Может, неправильный прикус был бы кстати? Или полные бедра? Хоть что-нибудь!

— Мне жаль, что тебе приходится сидеть тут со мной, — сказала Рэйн. — И прости, что я ругалась на тебя утром, просто… Я не знаю, о чем с тобой говорить. Даже если забыть про наше прошлое, ты все же Макс Форд, знаменитый голливудский актер, а я… — Она взглянула на свой неказистый наряд и рассмеялась. — Ну, ты понял.

Макс наклонил голову к плечу:

— Нет, не понял. Ты хочешь сказать, что недостойна сидеть в заточении вместе со мной? Почему нет? Просто из-за того, что я известный актер? Мне вот гораздо больше нравится сидеть с тобой, чем с каким-нибудь чванливым, одетым с иголочки снобом из Лос-Анджелеса.

Рэйн опять засмеялась:

— Как видишь, про меня нельзя сказать, что я одета с иголочки.

Она снова повернулась к плите.

— Мне нравилась твоя простота, — заявил ей в спину Макс. — То, что тебя не заботило мнение других, что ты стремилась быть самой собой. В тот день в театре я был так рад найти кого-то похожего на меня.

Помнила ли она тот день? Наверное, они оба сейчас переживали тот момент.

В тот день родители строго наказали ей пойти в местный Шекспировский театр и поучаствовать в пробах на какую-нибудь роль. Участие Рэйн должно было продемонстрировать всем, как ее семья поддерживает культуру.

Нехотя она согласилась. Но именно тогда, в театре она увидела Макса — озорная улыбка, темные глаза, вызывающее поведение. Ей казалось, что она обрела лучшего друга. Какое-то время так оно и было.

— Кажется, что с тех пор прошла целая жизнь, — сказал Макс.

Рэйн кивнула, пытаясь не позволить неожиданной интимной атмосфере затуманить ее разум. Они тогда были детьми — незрелыми, ничего не понимающими. И все же, когда он уехал… Боже, внутри все до сих пор болит при воспоминании о том времени. Она не хотела признаваться в этом даже себе самой, но обида, нанесенная единственным человеком, на которого она полностью полагалась и которого беззаветно любила, ранила ее в самое сердце. А уж когда она узнала о своей беременности…