Дэни Коллинз - А как же любовь?

Он говорил себе, что защищает Исидору, оставляя раны лишь на ее эго, но никак не в сердце. Но Рамону никогда не хватило бы наглости выставить ее фотографии в полуголом виде на обозрение миллионов мужчин. Сама мысль об этом была ему отвратительна.

– Нет, я бы не попросил тебя раздеться, чтобы отвлечь внимание от сестры, – отрезал он, четко проговаривая каждое слово. – Хотя кадр вышел бы эффектный.

Исидора удивленно изогнула бровь, не донеся вилку до рта, словно она не была уверена, комплимент ли это. Рамона снова поразило, насколько сильно влиял на нее его холодный тон. Оглядываясь назад, он понимал, что самолюбие молодой женщины могло сильно пострадать от такого отношения.

– Я не должен был давить на тебя, шантажируя преданностью нашей семье. Поверь, я высоко ценю это. Кто-то другой уже давно либо продал нас, либо дал мне пинка под зад.

– Признаюсь, соблазн дать тебе пинка очень велик, – сказала Исидора, отправив в рот помидор-черри. Рамон заметил, что ее губы слегка дрогнули: его признание собственной вины явно не прошло незамеченным.

Рамон был не из тех людей, кто с легкостью приносят извинения, так что Исидора была тронута. В тот момент он наконец осознал, какую власть имеет над ней. Хотя, возможно, он всегда это знал. Рамон был достаточно умен, чтобы понимать, что обратной стороной силы была ответственность. А уж этого добра в его жизни и так хватает.

Он услышал, как вздохнула Исидора, словно собиралась что-то сказать, но, повернувшись, он увидел сомнение на ее лице.

– Что? – спросил он.

– Ничего. – Она вяло ковыряла зелень на своей тарелке. – Просто хотела сказать, что знаю: моя преданность – это одновременно и моя сила, и моя слабость, вот и все.

Рамон не сомневался, что это совсем не то, что она собиралась сказать, и теперь задавался вопросом: не потому ли она не оттолкнула свою мать, несмотря на то, сколько боли причиняло ей поведение Франциски? Ее мать все еще хранила секрет, который может сломить Исидору. Если она узнает, что Рамон был в курсе и не рассказал ей, она никогда ему этого не простит.

– Например, моя преданность Трелле требует от меня спросить, почему ты до сих пор стараешься быть для нее живым щитом, хотя я знаю, что ты скажешь, что это не мое дело.

– Я ни с кем не обсуждаю свою семью, – сухо сказал Рамон, чувствуя себя последним мерзавцем, когда Исидора кивнула, словно ожидала этого ответа. И все же он заметил, что она уязвлена.

– Даже несмотря на то, что я теперь имею к этому вопросу непосредственное отношение, – кивнула она, но голос ее едва заметно дрогнул. – Я понимаю, почему вы с Анри так защищаете Треллу, знаю, что она скрывала от общественности свои панические атаки – поэтому она пряталась от прессы все эти годы. Но теперь у нее все в порядке, правда? Почему сейчас, когда она наконец готова самостоятельно управлять собственной жизнью, ты не даешь ей это сделать? Только не говори мне, что она наделает ошибок. Все их совершают на пути к взрослению. – Исидора откашлялась, старательно избегая его взгляда. – В любом случае я с тобой согласна. Я тоже считаю, что принц – отец ее ребенка, и Трелла должна ему об этом рассказать. Но это не моя жизнь, и не твоя тоже.

Она опустила взгляд на экран своего телефона, воинственно вздернув подбородок, словно готовясь к его вспышке гнева. Ему действительно хотелось вспылить, но он не имел на это морального права. В конце концов, он использует эту женщину, а ведь она просто хотела помочь его сестре.

– Не важно, – пробормотала она, отодвигая от себя тарелку. – Спишем это на детское упрямство, в котором вы оба застряли, а я вернусь к своей «работе».

– Чего только обо мне не говорили, но вот в детском упрямстве еще не обвиняли.

Рамон упрямо поджал губы, хотя и признавал, что отчасти Исидора права. Они с Треллой были полными противоположностями. И до сих пор его младшая сестра всегда обвиняет Рамона в том, что «он первый начал», хотя зачастую сама была инициатором спора.

– У меня нет братьев и сестер, но я никогда не понимала, почему вы так часто ссоритесь. Я всегда считала, что вам очень повезло, что вы есть друг у друга, учитывая, что…

Исидора замолчала на полуслове, но он знал, что она хотела сказать: учитывая, что они едва не потеряли Треллу.

– Я тоже этого не понимаю, – признался он. Исидора внимательно посмотрела на него, готовая слушать. – У Анри достаточно терпения, чтобы спокойно общаться с Треллой, когда она бывает импульсивна и упряма. Джили сразу начинает плакать, если сестра с ней в чем-то не согласна. Со мной же Трелла бросает вызов каждому моему слову. Я стараюсь поменьше с ней спорить, хотя она и не желает признавать, что кое в чем я могу разбираться лучше, чем она.

Брови Исидоры удивленно изогнулись. Она уперлась подбородком в свой кулак с выражением вежливого интереса, при этом покусывая нижнюю губу, силясь не засмеяться.

– И что тут смешного?

– Просто интересно, много ли ты знаешь о том, каково это – случайно забеременеть от принца?

Рамон подавил тяжелый вздох.

– Однажды я уже позволил ей самостоятельно разбираться с проблемами, и ни к чему хорошему это не привело. – Он устремил взгляд на спокойное синее море, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями.

– Рамон, в этом нет твоей вины. – Он с удивлением почувствовал прикосновение пальцев Исидоры к своей руке, и в этом жесте сочувствия было едва ли не больше, чем в ее голосе. – Не кори себя за то, что не смог догнать фургон.

– Я говорю не о похищении. – В глубине души Рамон всегда знал, что в похищении нужно винить только одного человека – репетитора Джили, но каждый раз, возвращаясь мысленно в прошлое, он вспоминал, как гнался за фургоном, пока не упал без сил. – Это было позже, после смерти отца. – Ему хотелось взять ладонь Исидоры в свою руку, но он не хотел показывать то, как ему нужна была ее поддержка в этот момент.

– Но ты не можешь взять чужое горе на себя, – в замешательстве проговорила она. – Все, что ты мог сделать, – быть со своими родными, и ты был рядом. Я знаю, что у тебя были гонки…

– Я на время покинул гонки, когда умер папа. Нам с Анри пришлось взять на себя… все. Абсолютно все. Персонал компании отказывался передавать бразды правления двум соплякам, которыми мы тогда были, и Анри пришлось разбираться в отцовских документах, чего я всегда терпеть не мог. Я делал все, что только мог, чтобы поддержать маму и сестер. Трелла и Джили должны были вернуться в школу, но Трелла постоянно отнекивалась. Она не сказала нам о том, что ей приходят сообщения на электронную почту с фотографиями и сексуальными домогательствами. Даже меня, взрослого мужчину, до сих пор тошнит от содержания тех посланий, что уж говорить о девочке-подростке с опытом Треллы.