Алексей Егоров - Творец

Было, было, было.

Вдруг у Лернона проступил холодный пот, руки его затряслись, далее в тексте значилось следующее:

Три года прошло с того последнего раза, когда я был в этом городе проездом. Да, вздохнул я, и еще раз пристально посмотрел на нее из тайного своего убежища, три долгих года.

Я встретил ее в уютном, но пустующем сегодня кафе. Она сидела с глупой дамской сигаретой в правой руке, и урной из под кремированного пепла в другой. Темные очки, бледные тонкие губы, растрепанные волосы чуть ниже плеч, бутылка коньяка на столе и никакой перспективы в позе.

Я открыл электронную записную книжку и начал писать:

Дневной свет почти не проникал в это темное, страшное, но сухое помещение. Он вышел быстро, быстрее чем она думала. Она даже не успела докурить, как он протянул ей эту урну, скорее похожую на банку.

— Это все? — Спокойно спросила она.

— Да, это все, — он машинально вытер руки о край халата, как будто замарался в чем — то мерзком и не очень приятном, — и что вы будете с этим делать? Поставите дома, на телевизоре?

Она улыбнулась, — увы, нет, но мне кажется, то, что я хочу сделать ему бы понравилось, конечно понравилось.

— Вы бледненькая, вам надо побольше бывать на солнце, осень нынче прямо балует.

— Вы правы, — она выбросила сигарету и закурила новую.

— Вы много курите, но я вас понимаю, — попытался утешить он, — я сам был в такой ситуации, и тоже курил одну за другой, но потом прошло, и у вас пройдет.

— У меня, — она затянулась и задумалась, — не волнуйтесь у меня не пройдет.

— И что же вы будете с этим делать? — Он странно посмотрел на банку.

— Меня ждут, — отрезала сухо она и пошла к выходу, — спасибо вам за хлопоты, деньги я оставила вам там, на полочке.

Она быстро вышла и направилась к машине, солнце и на самом деле припекало, странно, подумалось ей, уже конец октября а осень действительно балует. Еще деревья так интересно украшены желтою листвой, еще женщины ходят в легких осенних пальто, еще можно жить, жить и любить, и она заплакала. Слезы ручьем потекли сами собой, хотя ей казалось что она уже все выплакала, что где то там внутри уже все давным давно пересохло. Она вдруг вспомнила утренний разговор с мужем:

— Если ты это сделаешь, — орал он, — то я тебя просто убью.

— Дурак, — тихо отвечала она ему, — может я этого просто хочу, хочу чтобы ты меня взял и убил.

— Ты тварь, не унимался муж, — какая же ты все-таки тварь, почему ты думаешь только о себе?

— Я о себе не думаю, не льсти себе так как о тебе я не думаю тоже, я думаю только о…..

— Заткнись, сука, ты сука, и тварь и тварь, тварь.

Она выскочила из дома, быстро накинув длинное драповое пальто, села в такси и вытирая слезы, сказала:

— В городской крематорий.

А слезы все текли, она опять села в машину и таксист словно все поняв просто тронулся и поехал.

— К озеру? — спросил он, чуть обернувшись к ней.

Она просто махнула в ответ головой, и прикрыв ладонями глаза продолжала плакать. Она вдруг вспомнила его руки, теплые, с длинными пальцами, и почти женскими ногтями, длинными и фигурными. Таким ногтям позавидовала бы любая девчонка, смеясь говорила она ему иногда. Но он как будто не замечал этого. И еще он любил повторять, знаешь любимая, и он всегда ее так называл, любимая. Знаешь любимая, вся наша жизнь состоит из мелочей, из слайдов, вот так просто складывается в единое целое, из одного в другое, из одного в другое. Запоминай, пожалуйста эти мгновения, эти прикосновения судьбы. Вот. Тебе нравится?

— Да.

— Скажи мне это пожалуйста.

— Ты же знаешь что я.

— Не говори ничего лишнего, просто, любимая скажи мне и все, ну.

— Я люблю тебя, — тихо выдавила из себя эти несколько слов, и покраснела как маленькая девочка, — я очень тебя люблю.

— Спасибо тебе.

— За что?

— За то, что ты просто есть.

Такси все двигалось, и руки все сжимали драгоценный предмет, она как змеями обвила эту железную банку, с самым дорогим на сегодня, с самым дорогим, что у нее осталось, с ним.

Такси остановилось, она быстро сунула, сколько-то денег в руку водителю, и не оборачиваясь, выскочила из машины. Он что-то крикнул ей в ответ, но она ничего не поняла, пальцы нервно сжимали железную банку, и она верно выбрав направление, двинулась к воде. Длинные полы пальто мешали быстро двигаться, а она именно так и хотела, сделать это быстро. Как будто за ней гнались, как будто оставалось совсем немного время, как будто кто-то отсчитывал последние секунды.

Вот и долгожданная гладь, она нервно открыла банку, и замерла. Она,

почему то перестала плакать, слезы как будто закончились. Где-то позади уже дико кричал ее муж, истерически размахивая в воздухе табельным пистолетом. Он гнался за ней все это время.

Она отвернулась:

— Прости меня, — прошептала она, и медленно начала переворачивать банку.

Пепел метнулся из нее, и одним мгновением разлетелся с легкостью пуха по глади озера. В этот же миг и прозвучал выстрел.

Мир покачнулся, она небрежно провела по животу, на ладони сквозь пальто уже выступила кровь.

— И с этим теперь, — она снова покачнулась, — и с этим всем, теперь нам придется жить, любимый, и это было последнее ее слово.

Согнувшись вдвое она мягко упала у воды, и озеро, усыпанное пеплом нежно подобралось к ее ногам, и ласково омыло их.

Как-то жить, почему то как то очень хотелось жить.

Отправить!

Уверенно нажал я и стал дожидаться ответа от болезной своей нанимательницы.

На самом же деле история эта была простецким вымыслом. И не моим, а ее. Она так завораживающе рассказывала мне о мифической своей смерти, что я даже от удивления открыл было рот. Так мы и познакомились. Три года назад, осенью, в этом городке. Зачем она таскала с собой пустую урну для кремированных останков я не знал, может для того чтобы каждый раз придумывать новые невероятные истории?

— Ты смотришь на нее? — Пришло очередное сообщение от нее.

— Да, написал я, — она еще копается в цветах. Но я уже лечу по адресу.

— Не забудь про сестру. И не спеши, полюбуйся еще ею, тебе же есть что вспомнить. Вспомнить, чтобы потом с такой легкостью забыть, — говорилось в очередном ее сообщении, — знаешь, бывает что ум у человека совсем ни к черту. Да и тело барахлит. То суставы не гнутся, то потенция подводит. Угасает жизненный цикл, я это так называю. И только душа, душа, тихо, по ночам шепчет тебе не оставляй меня одну. Понимаешь?

— Понимаю, — уверенно ответил я и убрал записную книжку. Такси еще постояло минуту и рвануло с места. Унося меня от нее, от воспоминаний трех летней давности. Решать чужие проблемы, за большие деньги.

Девочки на месте не оказалось, да и адрес этот был, по меньшей мере, интересным.