Даниэла Стил - Джонни-ангел

В этот день Шарлотта плакала в своей комнате, пока не забылась сном, вконец обессиленная. Бобби не плакал — он только молча лежал в своей комнате, сжимая в кулачке черновик речи, которую Джонни подарил ему в последний день. Впрочем, он тоже был утомлен и заснул довольно скоро, так и не выпустив из рук исписанные братом листки. И только Элис и Джим долго сидели в гостиной и молчали, глядя на сгущающуюся темноту за окном. Оба думали о своем погибшем сыне, пытаясь примириться с абсурдной, чудовищной мыслью о том, что он больше никогда к ним не вернется. Это было невероятно, немыслимо, и, тем не менее, это было так, и ни Элис, ни Джим не спешили ложиться, боясь остаться наедине со своими мыслями и снами. Вот уже рассвет забрезжил за окнами, а они все сидели в гостиной, не в силах сдвинуться с места. Только в начале четвертого Элис поднялась в спальню и легла. Ее муж остался внизу. Он пил до утра, и, проснувшись, Элис увидела, что Джим так и заснул в гостиной на диване. Рядом на полу валялась пустая бутылка. Глядя на него, Элис горестно вздохнула. Для нее было очевидно, что для них всех наступают трудные времена. Но настанут ли другие времена — этого она даже не могла себе представить. Неужели их жизнь может снова войти в нормальную колею?! Нормально — это когда Джонни каждый день уходит утром в школу и возвращается вечером с работы или с тренировки; нормально — это когда он звонит Бекки, когда сидит за столом, уплетая завтрак, когда целует ее перед уходом и обнимает, вернувшись. Нормально — это когда Джонни улыбается или держит ее за руку, а она целует его или, привстав на цыпочки (таким он был высоким), ерошит его непокорные волосы. Теперь его не стало, и в этом не было ровным счетом ничего нормального, и в глубине души Элис знала, что с этого дня их жизнь изменилась окончательно и бесповоротно.

Четвертого июля, в День независимости, исполнился ровно месяц со дня смерти Джонни. Накануне этого дня Элис получила из фотолаборатории отпечатанные снимки, сделанные на выпускной церемонии. На них был запечатлен Джонни — живой, улыбающийся, невероятно красивый в смокинге и с цветком в петлице. От одного взгляда на эти фото у Элис заболело сердце, но она все же пересилила себя и, вставив три самых удачных снимка в заранее купленные рамочки, поставила одну фотографию в комнате Бобби, другую — в спальне Шарлотты, а третью — у себя. Элис, впрочем, не была уверена, что поступает правильно. Самой ей становилось только хуже, когда она глядела на фотографию, с которой на нее смотрел сын — улыбающийся и счастливый.

Нечего и говорить, что в этом году Петерсоны никак не отмечали праздник, который когда-то был в их семье одним из самых любимых. В предыдущие годы они устраивали для друзей барбекю на открытом воздухе, но теперь это осталось в прошлом. Элис не хотелось никого видеть, потому что, глядя на знакомые лица, она сразу вспоминала похороны Джонни. Какое уж тут веселье! Ни веселиться, ни праздновать, ни улыбаться все они уже давно были не способны. Не только Элис и Джим, но и Шарли с Бобби выглядели так, словно страдали тяжелой болезнью. И в каком-то смысле они действительно были больны; горе лишило их сил, и теперь они не жили, асуществовали. Каждый день давался им не легче, чем подъем на Эверест, и по вечерам, зa ужином, каждый из них только с грустью отмечал про себя, как скверно выглядят остальные.

Элис потеряла четырнадцать фунтов, глаза у нее ввалились, и под ними залегли черные круги. Однажды в разговоре с Памелой, которая звонила ей чуть ли не каждый день, она призналась, что в последнее время почти не спит. Пролежав без сна почти всю ночь, Элис задремывала только около шести, а в семь или в восемь снова просыпалась. Джим проводил все ночи в гостиной; лежа на диване, он потягивал пиво, пока не отключался, а Шарлотта постоянно плакала. Из дома она почти не выходила и даже не посещала тренировки и матчи, хотя юношеский бейсбольный чемпионат был в самом разгаре. Что касалось Бобби, то он еще больше замкнулся в себе. Таким он никогда не был — разве только в первые несколько месяцев после аварии. Теперь на него обрушился еще один шок, и мальчик страдал, похоже, даже сильнее, чем остальные.

Бекки чувствовала себя немногим лучше. Как сказала Памела, всю первую неделю после смерти Джонни она пролежала в постели и очень ослабла. Когда же она, наконец, вышла на работу в аптеку, хозяин отослал ее обратно, так как девушка едва держалась на ногах. Только в последнюю неделю Бекки начала работать неполный день, однако от нее по-прежнему было мало проку: она постоянно плакала, почти ничего не ела, а от слабости у нее начались головокружения. Бекки часто повторяла, что ей хотелось бы умереть вместе с Джонни, и Памеле иногда даже казалось, что ее дочь задумывается о самоубийстве. Младшие члены семьи Адамс жалели сестру и как могли заботились о ней, но их усилия не приносили результата. Да и им самим тоже не хватало Джонни, который всегда был к ним добр и внимателен.

— Тебе обязательно нужно хоть немного поспать, — сказала Памела, в очередной раз навестив Элис. — Со мной тоже так было, когда погиб Майк: сначала я не могла ни спать, ни есть, но, в конце концов, сон вернулся. Так и у тебя… Главное, чтобы ты сама не свалилась. В таком состоянии, как у тебя, очень легко заболеть, а что тогда будет с Шарли и Бобби? Ты не думала о том, чтобы принимать снотворное?

Элис уже пыталась глотать таблетки, однако на следующий день после этого чувствовала себя совершенно разбитой. Ей это очень не нравилось, и она отказалась от снотворного, решив больше не прибегать к медикаментам.

— Неужели эта боль никогда не утихнет? — спросила она, чувствуя, как сердце снова сжимается в груди. — Мне кажется, я не смогу переносить эту боль долго, с ней просто невозможно жить.

— Не знаю, что и сказать тебе, Элис, — честно ответила Памела. — Потерять мужа и потерять ребенка — это разные вещи. Ты, конечно, никогда не сможешь забыть о том, что случилось, но мне кажется — со временем что-то должно измениться. Ты научишься с этим жить… как люди учатся жить с одним глазом или с одной рукой.

Но сама Памела до сих пор не смирилась со своей потерей, а ведь со дня гибели Майка прошло больше двух лет. Тем не менее, она каждый день находила в себе силы вставать по утрам и заниматься обычными делами. Иногда она даже смеялась и шутила с детьми. Памела не сказала Элис только о том, что в ее жизни больше не было настоящей радости, хотя все ее друзья в один голос твердили, что когда-нибудь счастье снова ей улыбнется.

— Эта боль понемногу будет утихать, Элис, это я знаю, — сказала Памела, но ее слова прозвучали неубедительно, поскольку она и сама не особенно верила тому, что говорила. Почувствовав это, Памела поспешила перевести разговор на другое.