Наталья Веселова - Морзянка из камеры смертников

Но за столом продолжали:

– Чую, мне тоже пожизненная светит. Смотрю на Лапушку и обалдеваю: как ни в чем не бывало, бегает… Сроднилась, видно. А я оттягиваю, оттягиваю – пока в мозги не выстрелит.

– Ты, Веруца, стому не бойся – она хорошая. Она жить помогает. Я вот…

– Стоп, стоп, стоп, девушки! У меня рацпредложение! Давайте сегодня не будем об эм-тэ-эсах, катэшках и прочих вкусняшках… Давайте как люди…

– Вот именно – как… – прервал вдруг говорящую новый хрипловатый голос – и за столом сразу стало тихо-тихо.

«Что у них там за хрень происходит? – вздрогнула Вика. – Прямо инопланетяне какие-то…». С каждой минутой в ней усиливалось противоречивое, раздирающее чувство: одновременно страстно хотелось отгородиться, не слушать, не знать – и столь же непреодолимо тянуло немедленно проникнуть в заманчивую бездну тайны.

– Нюта-шестьдесят девять, королева пессимизма! – ожил тем временем соседний стол. – Нет уж, будем трепыхаться, бабоньки, – ведь еще спаржи не поели!

– Это поправимо, Годива-две семерки: сейчас закажем и можем закругляться со спокойной совестью… Эй, официант, как там тебя, имеется спаржа в меню? – отозвалась Нюта все с той же легкой хрипотцой.

«Ах, вот оно что! – озарило в эту минуту Вику. – Это форумчане! Обычное, собственно, дело: питерские активисты какого-то форума решили встретиться вживую! И зовут друг друга по никам, латинских букв ведь на слух не воспринимаешь…».

В эту минуту у соседей раздался восторженный рев – и Вика с полным правом обернулась: к столу приближался высокий мужчина с благородной посадкой и формой гладко выбритой головы и сдержанными манерами эмигранта первого поколения – он вел под руку фигуристую улыбающуюся даму – яркую брюнетку с задорной молодежной стрижкой и быстрыми веселыми глазами. В дружном гомоне удалось разобрать: «Ланселот!!!».

– Он самый, честь имею представиться. Для желающих – Арсений. Вот, по дороге захватил и доставил нашу любимую Заюню – рекомендую.

Заюня помахала рукой и представилась:

– Катя.

– Рита, Марина, Вера, Люся… – посыпалось из-за стола – и Ланселот принялся усердно целовать дамские ручки.

Вернулась Лапушка, оказавшаяся Леной, а Нюта осталась, как была, не пожелав превратиться в Анечку. Все рассаживались, оживленно обсуждая меню.

– Я уж по-нашему, по-космонавтски, – шутил, переворачивая страницы, Ланселот. – Суфле из крабов, пюре из брокколи… Ныне блендер – мой лучший друг.

– Да вы, гурман, поручик! – хихикнул кто-то.

– О, да, между трамадолом и промедолом! – согласился он. – Ну, милые дамы, кто за красное, кто за белое?

– И то правда, девочки! – сказала одна из женщин. – Я все колебалась, а теперь думаю: и так ливер уже, наверное, в темноте светится, так что вино для нас – просто слезы младенца…

За столом одобрительно загалдели, принялись наперебой терзать терпеливого официанта составляющими блюд, а полностью игнорируемая всеми Вика медленно холодела за их спинами. Она почти готова была догадаться – вернее, догадка уже сидела где-то неглубоко и рвалась в сопротивляющееся сознание. Промедол и этот второй, как его, – да, она знала, что это такое… Это полунаркотические обезболивающие, которые Виктор не стал назначать ей даже при ее свежем двойном переломе (она незаметно побаюкала постепенно выздоравливающую руку), когда хотелось горько выть в недоступные небеса, – сказал, что с такой ерундой справятся два кубика анальгина! И справились… Это что же должна быть у этого Ланселота-Арсения за боль, если… Вдоль хребта будто сороконожка пробежала, откуда-то отчетливо повеяло влажной землей…

– Первый тост – за насущное! – торжественно провозгласил Арсений в полной тишине. – Долгой нам всем стабилизации! Легких химий!

– Ура, ура! – подхватили его сотрапезницы. – Чтоб всем нам настал полный и окончательный стабилиздец!

Дрожащими руками Вика отодвинула дребезжащую чашку; дыхание перехватило, и волосы отчетливо приподнялись. Позади нее беззаботно радовались полноте жизни петербургские блогеры с международного онкологического форума.

Глава 3

Нормальные герои

Она никогда со мной не выходила в так называемый «свет» – стеснялась: «В качестве кого я пойду?». Все мои попытки ненавязчиво растолковать, что в двадцать первом веке бояться жестокой участи Анны Карениной, по крайней мере, странно, ровно никак не отзывались в Алене. Она никогда ни о чем не спорила – просто улыбалась и молчала, сразу становясь олицетворением внутрь направленной женской тихости: такие каменные стены я не штурмую, себе дороже. А вскоре мне как бы и по нраву пришелся наш глухой виртуальный бункер – когда даже на работе о нашей прочной связи коллеги целых шесть лет могли лишь догадываться. Ты – и то только после свадьбы узнал. Но, поскольку я из последних сил заставляю себя верить в «едино крещение во оставление грехов», то надеюсь, что хотя бы половина из этих лет мне – там – скостится. «Нашим» стал мой дом – то есть, та хилая однокомнатная фатерка в новостройке, что мне удалось выцарапать после развода. (Кратко о нем, чтоб не возвращаться: ты несколько раз видел первую мою жену – не хочу рефлекторной кислоты на языке при устном или письменном упоминании ее благозвучного имени – женщину достойную, но непонятливую; она и на двадцать втором году супружеской жизни не смогла постичь тот неоспоримый факт, что ни один мужнин бравый перепихон на стороне не может быть достаточным поводом для «зеркальных мер», ведущих к варварскому крушению непотопляемого семейного лайнера, – спасибо, хоть дождалась окончания института нашим умницей-сыном и свадьбы дурочки-дочки; ну, и хватит о ней… Чуть не написал: «Упокой, Господи, ее душу» – но нет, успел одуматься, в том смысле, что рановато еще, пусть поживет, сколько совесть позволит. Шучу.) Так вот, о бункере: я, что называется, привык быть женатым и вовсе не против был бы немедленно с Аленой «выйти из сумрака», честно зарегистрировав наш перспективный брак, но… Пришла, видно, пора рассказать тебе о том, как я, «охальник, шесть лет с чужой женой путался», и почему прозвучал во мне первый немой вопль протеста во время нашей с тобой последней исповеди.

Короче, вот как дело было. Муж ее – звали Анатолий, и меня при звуке этого имени совсем не передергивает – работал в нашем же Гадюкино, только на гинекологии, и, кроме всего прочего, ради небольшой денежки на полставки дежурил по санавиации. Может, знаешь, что это такое: когда где-то в далекой области приключится БП (это, надеюсь объяснять не надо), а местная хирургическая или какая там еще бригада стоит вокруг стола помытая и в позе крайнего изумления, то туда срочно направляется на «скорой», если получится, а чаще на вертолете подмога: команда опытных профильных медиков. У них дежурства суточные в прямом смысле, с полуночи до полуночи. Я тоже одно время, когда детей тянуть надо было всерьез, так калымил – и ничего, знаешь, чаще всего деньги поступали по принципу «солдат спит, а служба идет». Если вызов – то не дальше Луги какой-нибудь, да и пока доберешься, в машине выспишься, – а там больного уже своими силами вытянули… или не вытянули; матюгнешься – и в обратный путь. Так и Толик Аленин ездил – годами. Семья, казалось, крепкая, жили дружно, без особой романтики, пацана растили, как раз первый класс окончил. И вот однажды, за десять минут до конца дежурства – Алена на даче была, к приезду сынка с родителями дом намывала и борщ наваривала, а само-то дите у бабки с дедом припухало – Толяну звонок на мобильный: выезд-вылет в какую-то сельскую больницу далеко за Лодейным Полем, бригада в составе анестезиолога-реаниматолога, хирурга-травматолога и гинеколога; больная нетранспортабельна, даже до райцентра везти боятся. Ну, чего делать, нетбук (планшеты тогда еще в моду не вошли) в зубы – а ноги в руки, чай, не привыкать. Вниз спустился – уже машина с коллегами подъезжает, внутрь залез – и ахнул: наш Костик-хирург, нажратый до четвертой стадии, мешком на носилках лежит, реаниматолог над ним только головой качает. В воздушное судно Костика, как известного коллегу его, Женю Лукашина, вдвоем погрузили, а ближе к Лодейному Полю зенки он от тряски продрал и прогундосил – простите, мол, други, однокурсник вечером из Владика прилетел, как откажешь; думал, пронесет, да вишь, как вышло… – и опять в несознательность. Больница в деревне не больница оказалась, а дощатый барак с пятью лампочками, в операционной – испуганные фельдшерица с интерншей друг к дружке жмутся, дрожащими руками по очереди капельницы перезаряжают. «Три литра крови перелили, – шепчут, а у самих глаза по юбилейному рублю. – Хорошо хоть, у нас тут первой группы запас оказался… А у нее какая, даже и не знаем – откуда…». Реаниматолог Костика головой в ведро с колодезной водой макнул раза три, совместными усилиями помыли кое-как – и к столу пинками. Фельдшерица простыню откинула – а там почти, то же, что в свое время предстало перед булгаковским доктором Бомгардом 1 1 Главный герой цикла рассказов М. Булгакова «Записки юного врача»; рассказ «Полотенце с петухом».