Наталья Кашина - Подвенечное платье

На фото Еремеевы выглядели очень счастливыми. Невеста сидела на стуле и лучезарно улыбалась в объектив фотоаппарата, в то время как жених, стоящий подле нее, буквально не мог отвести от супруги влюбленного взгляда, протягивая ей букет светлых пионов. Даже у Анфисы, незнакомой лично с людьми на фотокарточке, защемило сердце от понимания, что смерть разлучила двух любящих людей. Глядя на фотографию, девушка, казалось, понимала, почему купец не пожелал еще раз идти под венец. Сложно представить, чтобы он мог посмотреть на какого-либо еще таким же влюбленным взглядом.

Тут часы в гостиной пробили одиннадцать. Поняв, что час, данный для написания воспитанницами сочинения, подходит к концу, Анфиса вернула фотографию и книгу на место. Бесшумно вышла из Таненой спальни и пошла в классную комнату.

***

Несколько дней спустя, поздно вечером, когда дети уже спали, а приходящая на день прислуга покинула дом, Анфиса сидела на кухне перед эскизом подвенечного платья из комнаты Тани. Рисование никогда не относилось к числу ее талантов, но это был уже пятый набросок, и Анфисе удалось добиться довольно сносного сходства.

Конечно работать над эскизом можно было бы и в своей комнате, но за долгие годы, проведенные в кругу воспитанниц Смольного, Анфиса, казалось, совершенно отвыкла от одиночества и потому любила по поводу и без приходить на кухню, чтобы обменяться парой слов с горничными и кухаркой. Удивительно, но живя в дортуаре, Анфиса буквально мечтала о собственной комнате, а получив ее в свое распоряжение, поняла, что ей гораздо комфортнее быть среди людей. Горничные вначале сторонились Анфису, считая, что благородной барышне нечего делать на кухне, но, познакомившись поближе, стали гораздо проще относиться к ее присутствию.

Ближе всего Анфисе удалось подружиться с няней Сонечкой. Это была молодая жизнерадостная девушка с веснушками на носу и щеках и огромной, соломенной копной волос. Волосы у Сони были такие густые, что чепец едва на них держался. Няня была особой очень скромной и, казалось, до жути боялась экономку, но с Анфисой держалась свободно и дружелюбно. Нрав у Сони был самый что ни на есть приветливый. Воспитанная в любящей семье с двенадцатью младшими братьями и сестрами, она с рождения нянчила детей, а когда подросла, пошла во служение к Еремееву и с Ванечкой управлялась играючи.

Была у няни и страсть всей жизни. Больше всего на свете она любила красивые наряды и собирала соответствующие печатные издания со всевозможными иллюстрациями и выкройками. У нее было несколько выпусков уже изрядно потрепанного «Дамского журнала», ныне популярного «Модного света» и даже два выпуска заграничного «The Gentlewoman», который для нее вечерами переводила Анфиса.

– А чего это ты тут рисуешь, никак, платье?

– Да вот, увидела где-то и никак не могу вспомнить, где. Теперь из головы не выходит. Посмотри, не видела ли ты такого?

Соня склонилась над рисунком и принялась внимательно его рассматривать.

– Красота-то какая. Уж поверь, если бы я где такое увидела, в жисть бы не позабыла. Это ж сколько жемчуга на такую вышивку надо! Тяжёлое небось, жуть.

Сонечка была девушкой простодушной, если говорила, что никогда не видела платье, скорее всего, так оно и было.

– А чего это ты, Анфиса, на подвенечные платья стала засматриваться? Уж не собралась ли замуж?

Анфиса лишь театрально вздохнула. Воспитанниц Смольного оберегали от посторонних глаз. В те редкие дни, когда они выезжали из института в Таврический сад, его даже специально для этого перекрывали. Поэтому похвастаться знакомством с молодыми людьми Анфиса не могла, о чем честно и призналась подруге.

– Тут, Соня, другое. Знаю, Глафира Матвеевна запретила об этом говорить, но… Мне эта история с Татьяной Ивановной никак покоя не дает. Молодая девушка исчезает из дома. На ум только одно объяснение приходит. Не сбежала ли она с каким-нибудь кавалером? Не знаешь, может она замуж собиралась, да Петр Иванович не пускал?

Соня опасливо покосилась на дверь, но всё-таки ответила, перейдя на заговорщический шёпот:

– Да как бы не наоборот!

Анфиса удивленно подняла брови.

– Хозяин того, старшую дочку уж больно хотел выдать замуж за Александра Ивановича, а она за него идти совсем не хотела. Уж сколько они из-за этого ругались! Что ни разговор меж ними – то скандал. Петр Иванович и раньше дочерей держал в строгости, а как Татьяна в брачный возраст вступила, так он сразу же ее к браку понуждать и начал. Я тебе так скажу, нрав у Петра Ивановича иной раз бывает очень крут. Такие капиталы без крутого нраву не нажить. Боюсь я, как бы он сам дочь свою и не выкрал!

– Это как же так?

– Ну, в комнате он ее уже запирал пару раз после крупных ссор, а тут может и вывез куда, чтобы она подумала как следует над браком с Александром Ивановичем…

В этот момент опасения Сони оправдались и на кухню бесшумно вошла экономка. По всей видимости, дама уже какое-то время подслушивала за дверью, а потому начала не с вопроса, а сразу же с наставлений.

– Мне кажется, Софья Петровна, мы с вами уже имели разговор о недостойных сплетнях и слухах. А вас, Анфиса Алексеевна, сам Александр Иванович просил прекратить выспрашивать обитателей дома о произошедшем!

Перепуганная Соня тут же начала извиняться:

– Да разве я душой где покривила? Правда ведь ругались… и запирали в комнате-с. Я сама-то видела. И идти замуж Татьяна Петровна за управляющего не хотела.

– А тебе-то откуда знать? Татьяна – барышня с приданным, не чета некоторым. Таким положено вначале интересничать, а не сразу на шею ухажёрам бросаться. А ты понапридумывала себе не пойми чего, теперь напраслину на людей наводишь. Сама-то с первого дня в доме Александру Ивановичу проходу не даешь, вот и видишь только то, что хочешь видеть. А Татьяна с Александром, между прочим, уже несколько месяцев каждое воскресенье из дома вместе выезжали то в театр, то на выставки, иной раз просто в парке погулять. Так что оставь, Софья, эти свои глупости и голову Анфисе Алексеевне не морочь!

Анфиса, которая в один момент узнала о жизни Татьяны в доме больше, чем за все предыдущие дни, буквально обомлела. Значит, вот почему управляющий так по-свойски ведет себя в купеческом доме! Небось уже считает себя хозяйским зятем! Но если он намеривался жениться на Тане, то кем была дама, приходившая к нему ночью? Обо всем этом Анфиса решила поразмыслить чуть позже. Прежде всего нужно было спасать подругу из-под обрушившегося на нее гнева экономки.

– Глафира Матвеевна, прошу вас, не сердитесь на нас с Софьей Петровной. На самом деле мы лишь обсуждали платья, вот и забылись.

Анфиса уже успела несколько изучить экономку. Более всего эта высохшая как чернослив женщина любила, когда окружающие признавали ее превосходство. Это заставляло ее в прямом смысле раздуваться от гордости и чувства собственной значимости, забывая обо всем на свете. И Анфиса постаралась воспользоваться этой ее слабостью.