Сюзанна Форстер - Непорочность

– А если я скажу, что ничего не знаю ни о дневнике, ни о том, как он попал в мой компьютер, что я случайно обнаружил этот дневник после того, как у меня в доме побывал якобы мастер по ремонту компьютеров, которого я не вызывал?

Она с подозрением уставилась на него.

– Кому это могло понадобиться?

– Может, кто-то хотел, чтобы подозрение пало на меня?

– Но ведь дело было закрыто! Постановили, что это несчастный случай.

– Т ем не менее ты в это не веришь, не так ли?

– Да, не верю. Я по-прежнему думаю, это твоих рук дело. Мотивы преступления мне известны. Брайана нашла в чемодане, который должна была доставить тебе, кулон доколумбовой эпохи.

– Клиенты «Вишенок» входят в число наиболее влиятельных деловых людей в мире. Им незачем связываться с курьерами, которые крадут контрабанду. За этим строго следит агентство. Ты пошла по неверному следу, Мэри Фрэнсис, – заключил Уэбб. – «Как она ни старается скрыть, – подумал он, – у нее все написано на лице: сомнение, тревога, отчаяние. Совершенно растерялась, не знает, чему верить».

– Так, говоришь, она пишет не о тебе и никакого отношения к смерти Брайаны ты не имеешь?

– Никакого. – Хорошо, что его не мучают угрызения совести из-за лжи. Кулак Мэри Фрэнсис все еще был прижат к груди, когда он понял, что ей нужно, и как волшебник достал из кармана брюк ее медальон. Цепочка свисала у него между пальцев, а сам медальон лежал на ладони. – Ты ведь это ищешь?

– Мой медальон! – Лицо девушки озарилось счастливой улыбкой. Он хорошо понимал, почему так важен для нее этот символ. Он – ее защита, ключ, который отопрет калитку в ее «тайный сад». – Спасибо, – сказала она и направилась к нему, пошатываясь, когда яхта кренилась. На лице Мэри Фрэнсис были написаны искренняя радость и замешательство.

Уэбб вдруг принял неожиданное решение: он не отдаст ей талисман. Пока не от даст. Она нужна ему именно такая беззащитная, уязвимая. Если она попадет в свой «тайный сад», она уже никогда не вернется.

Он зажал медальон в кулак, и она в растерянности остановилась футах в двух от него.

– Разве ты не отдашь мне медальон?

«Ирландка, Ирландка, – подумал он почти с грустью, – неужели ты забыла? Я всегда играю не по правилам. Можешь забыть все, но никогда не забывай этого. Не забывай, что я негодяй».

Он перебирал цепочку пальцами, вспоминая, с какой страстью она прикоснулась к медальону дрожащими губами. Тогда он подумал, что умер бы счастливым, если бы она когда-нибудь коснулась его губ с такой же испепеляющей душу страстью.

– Возможно, – медленно отозвался Уэбб. – Что он для тебя?

Она покраснела и покачала головой так, что черные пряди разметались по плечам. Он стоял настолько близко, что мог легко коснуться ее и хотел этого до боли.

Господи, он не испытывал ничего подобного с детства, когда, еще не уничтожили его семью. До личного холокоста Уэбба Кальдерона. Мэри Фрэнсис опустила голову; тени от ресниц тончайшим узором легли на щеки.

Золотые веснушки маленькими солнечными зайчиками танцевали на ее переносице, подчеркивая прозрачность Кожи. Он рассматривал ее профиль и вдруг вспомнил другую женщину.

– Господи, как ты на нее похожа – Он взял Мэри Фрэнсис за подбородок и поднял ее лицо.

Смятение, потом слабый вздох.

– …На Брайану?

– Нет, на одну из моих картин. – В действительности Мэри Фрэнсис ничуть не походила на женщину с того портрета, но в отдельные случайные моменты он замечал вдруг необыкновенное сходство двух женщин.

– На картине?

– Да, женщина… целует собственное отражение в зеркале.

– Как странно – целует собственное отражение?

– Мне всегда казалось, что она репетирует.

Взгляд Мэри Фрэнсис потемнел, стал очень чувственным. Уэбб словно получил удар под дых.

– Перед встречей с мужчиной? – спросила она тихим грудным голосом.

Он не ответил. Слишком опасно для нее.

– Я не тот, на кого ты можешь так смотреть, – предостерег он.

– А как я смотрю на тебя?

– Так, будто я могу тебя спасти. «Так, будто я нужен тебе – сейчас, завтра, всегда», – добавил он про себя. Что-то изменилось в глубине ее глаз. Он почувствовал, что и сам задыхается, что ему не хватает воздуха. Они попали в чрезвычайные обстоятельства, но по сути своей все равно оставались просто мужчиной и женщиной.

– Разве это не так? – с трудом проговорила Мэри Фрэнсис.

Власть. Что делает мужчина, когда знает, что имеет власть над женщиной? Та, что перед ним, беспомощна без своего медальона, думает так, во всяком случае. Очень заманчиво! Если бы он захотел овладеть ею сейчас, она отдалась бы ему целиком – своей девственной плотью, своим неискушенным разумом, даже той частью души, куда никого не впускает. Именно это ему и нужно – ее душа. Но если она отдастся ему и душой, и телом, он пропал. Уэбб инстинктивно чувствовал это. Почему? Потому что тогда он полюбит ее, а любовь его уничтожит.

Уэбб крепче сжал кулак с медальоном, и боль пронзила его. Желанная, острая боль.

– Разве ты не спасешь меня? – Она дышала неровно и горячо. Тело ее качнулось ему навстречу.

«Сейчас наделает глупостей», – подумал Уэбб и почувствовал, как стальная пружина внутри него сжалась до предела.

На секунду замешкавшись, Мэри Фрэнсис протянула к нему руки, и желание огнем обожгло Уэбба, хлынуло, заполняя пустоту многих одиноких лет и грозя поглотить его.

С детства он не желал ничего, кроме крови Рубена Кордеса. Но то, что испытывал сейчас, было естественным, все сметающим на своем пути желанием мужчины, обладать женщиной. Оно вернуло его к жизни, воскресило умершие чувства. Это было настолько неожиданно больно, что Уэбб не знал, как поступить.

Пальцы ее словно шелковистые крылышки коснулись его щеки и отпрянули. «Муха собирается соблазнить паука». – Он пристально посмотрел ей в лицо и задумался: знает ли она, что делает и что ей грозит?

Каюту заполнял негромкий рокот двигателя. В воздухе перемешались запахи моря, шампанского и дизельного топлива.

Мэри Фрэнсис дышала так глубоко и часто, что у нее закружилась голова. Каждой своей клеточкой она чувствовала, что происходит с Уэббом. Нельзя было отвечать на его чувства, но Мэри Фрэнсис не могла совладать с собой. Он притягивал ее необоримо, как затягивает морская лучина. Несмотря ни на что, а может быть, благодаря всему, вместе взятому, она не могла избавиться от ощущения, что именно этого ждала всю свою жизнь, что наконец встретила своего мужчину.

Он посмотрел на нее так; словно ему была открыта тайная жизнь ее души. То же чувствовала и Мэри Фрэнсис. Мужчина не может всецело отдаться женщине и не открыть при этом своего внутреннего «я». Были мгновения, как сейчас, когда она видела в его глазах печаль святого, фанатизм мученика. Он тоже плакал? Эта мысль пронзила ее.