Ирина Коняева - Любовь под зонтом

Брат позвонил именно тогда, когда Настя отвлеклась и успокоилась. Звук до боли знакомого рингтона показался тревожным и излишне навязчивым. Он словно просачивался сквозь кожу, сковывая мышцы ледяными нитями страха.

– Алло? – пискнула нерешительно в трубку Настя.

– Опоздали на занятия, пришлось ждать следующий час, а при мелких не хочу говорить. Короче, я тут кой–чего узнал. Тебе тоже мать лечит, что она работает на двух работах и дико устаёт, поэтому на тебя свалила всё: и дом, и мелкотню?

– Ну да. – Настя напряглась. Борька всегда говорил «лечит», если был дико зол на враньё.

– То–то я думаю, чего ты такая покладистая, ни слова матери против не скажешь. Не оч на тебя похоже. Да и я тоже вёлся на этот поролон. Систер, суть в том, что она уже почти год работает только на старой работе своей, до четырёх. А деньги на содержание дома и на малых ей даю я.

– Капец, – только и нашла, что сказать Настя.

– Сам случайно узнал. Ехал от Наташки, думал с работы её забрать. Телефон сел. Ну, думаю, тут пройти–то два метра. Зашёл, а она, оказывается, давным–давно не работает там. Прикол, да?

– Угу.

– Короче, я ей сегодня с утра высказал всё, что думаю, когда она начала истерить про твой загул клубный. Помогать матери, конечно, надо, я не спорю, но не надо брать на себя всю её работу домашнюю. Ты поняла? У тебя сейчас диплом и ты будешь заниматься им. Я ей прямом текстом сказал, чтобы малых на тебя не вешала: ты им, в конце концов, не мать, а кое–кто слегка оборзел.

Боря говорил непривычно многословно, и Настя поняла – у брата давно накипело. Она действительно незаметно взвалила домашние обязанности на свои плечи, да и братьев тоже. И это было порой невыносимо тяжело.

Когда к ним переехал Борька, стал командовать направо и налево, Настя сперва взбесилась: и уборки, и готовки прибавилось, плюс любимый братец ещё и жизнь её контролировать стал активнее. А ведь получается, именно тогда мама и ушла с работы. Боря давал ей достаточно денег, небось и не считал, сколько. Чисто по–мужски. Попросили – дал, не особо задумываясь, на какие нужды.

– … хорошо устроилась, – закончил монолог Борис.

– Слушай, у меня вопрос: а где она проводит вообще всё оставшееся время? Она ведь поздно домой приходит всегда.

– О том и речь.

Брат прочистил горло и умолк, наверняка думая о том же, о чём и она.

– Блин, Борь, как мне вообще домой теперь идти, чтобы не разругаться с ней вдрызг? Если она мне что–то скажет, я не выдержу. – Настя и сейчас едва сдерживала слёзы. Она всегда была сдержанной и сильной, старалась не вспыхивать, но то, что касалось семьи, всегда задевало, ранило глубже, больнее.

– Я тебе звякну или напишу, как дома буду.

Дима делал вид, что сидит в телефоне, но на самом деле внимательно слушал разговор, периодически поглядывая на расстроенную подругу. Когда Настя ушла в кухню и зашумела посудой, он понял, для чего эта уловка – скрыть слёзы.

Он едва сдержал себя, так ему хотелось пойти, обнять, утешить. Но нельзя. Пусть лучше выплачется. Его Настя, гордая, сильная Настя, примет любые попытки успокоить как признак жалости и оскорбится.

Она плакала недолго, минут пять, может, чуть больше. За эти бесконечно долгие, просто–таки резиновые минуты он едва не сошёл с ума. Он знал её, хорошо знал. Понимал: нельзя, ни в коем случае нельзя идти на поводу у чувств, надо сделать так, чтобы ей стало легче. Ей, а не ему. И он терпел. Изо всех сил терпел, чтобы не прижать к себе, не запереть в золотой клетке без проблем и забот, не стереть слёзы поцелуями, не расслабить напряжённые от стресса мышцы ласками.

Поэтому он просто крикнул, когда шум воды и звяканье чистой и до мытья посуды стих:

– «Шерлок» начался, будем смотреть?

И она ответила спокойно, как ни в чём не бывало:

– Конечно! Обожаю его!

Настя сидела на узкой деревянной лавке, по уши закутавшись в мягкий плед с не очень приятным запахом автомобильных масел, который раскопала в багажнике, и смотрела на Диму. В отличие от неё он не мёрз – его грели две девчонки, вольготно рассевшиеся у него на коленях и обнимающие с двух сторон. Ритка поила его горячим чаем с лимоном и двумя ложками сахара, а Лена держала бутерброд с колбасой и следила, когда он прожуёт предыдущий кусочек, чтобы накормить «бедненького–голодненького мужчину».

«Вот как он это делает? Как? – недоумевала она. – Две девушки! И ладно бы, какие–нибудь посторонние! И ведь скажет: «Поехали ко мне», они обе так и сделают! И мы их даже не смутим ни капельки! О времена! О нравы!»

– Не пялься так, а то все подумают, что ты его ревнуешь, – посоветовала Маришка, усаживаясь рядом с огромной пластиковой кружкой чая с лимоном и мёдом.

– Кого? Димку? – Настя даже поперхнулась от такого предположения. – Не выдумывай! Я просто сижу и офигеваю тут от уровня нравственности в нашей группе. Вот смотри: они ведь все знакомы и нас знают, но не стремаются. Ладно бы это было где–нибудь за границей, где никто никого не знает, посексились и разошлись. Почему их это не смущает? Меня бы смущало и ещё как!

– Ну, фиг знает, – Марина пожала плечами. – Может, просто из–за того, что все вокруг свои? Да и девки всё равно потом растрындят направо и налево. Какая разница?

– Блин, но делить мужчину напополам – это как–то… Не могу слово подобрать даже. Странно.

– Раз Димка практикует с двумя сразу, значит, силёнок хватает, – на ушко прошептала Маришка и рассмеялась, смущённо и очень мило.

Она вообще в последнее время немного округлилась и выглядела довольной и счастливой. В её присутствии, казалось, даже лампочек не надо – хватило бы внутреннего света, излучаемого самой девушкой.

– Ты стала ещё красивее, замужество – это прямо твоё, – не удержалась от комплимента Настя и едва слышным шёпотом дополнила: – Наверное, пацан будет. Девочки, говорят, забирают красоту матери, а ты прямо светишься вся.

– Да это из–за Саши больше. Он знаешь, как надо мной трясётся! Любит потому что. Хоть говорит об этом редко, но я постоянно это чувствую. Перестала, наконец, трястись, что он найдёт себе кого–то повзрослее, поувереннее в себе.

Маришка вздохнула от полноты чувств, а Настя снова перевела взгляд на «развратную троицу». Ритка что–то шептала на ухо парню, наверняка неприличное, иначе чем объяснить его масляный взгляд и порочную лёгкую улыбку?

«Зато он им вряд ли наутро погладит джинсы, – злорадно подумала Анастасия, поджимая губы. – Скорее, займётся сексом напоследок и вызовет такси. Дружба – это дружба, её лучше сексом не портить, а то стану для него в один ряд с остальными. Нетушки, обойдусь как–нибудь без такого счастья».

– Так, народ, – выступила вперёд Ксюша, красивая стройная девушка с потрясающими воображение бровями. Только ленивый в группе не пошутил про их стремление слиться в монобровь, но Ксюша как рисовала эти шпалы слишком близко друг другу, руководствуясь исключительно своим вкусом (или, что куда вероятнее, рекомендациями модных журналов), так и продолжала это делать. – У меня есть заманчивое предложение. Некоторые из вас знают, что у моего дяди турагенство…