Crazyoptimistka - Бывшие

– Пап, что происходит? Почему у меня такое ощущение, будто ты не смотришь в будущее, а уже сейчас налаживаешь подстраховку?

– Потому что будущего у меня не так уж много, – печально отзывается он.

– Сколько? – ошеломленно выдыхаю и чувствую болезненный спазм в груди.– Сколько?!

– Пару-тройку лет, может, больше. Врачи делают все возможное в плане лечения, но все мы понимаем, что организм не молод и все зависит только от того, насколько хватит его выдержки.

Вскакиваю на ноги и отворачиваюсь к нему спиной. В глазах беспощадно жжет от слез, но хуже всего, что я не могу сделать вдох. Слишком остро, слишком больно внутри. А я не должна показывать этого, я ведь сильная… Вся выдержка рассыпается к чертям сразу же, как только папа обнимает меня. И я реву белугой в его объятиях, как ревела последний раз в детстве, когда сломала руку и не смогла из-за этого накостылять противному Майклу из соседнего дома.

– Тише, девочка моя, не плачь. Такова закономерность этой жизни, ты ведь и сама понимаешь. Одно поколение всегда будет сменяться другим. Поверь, моя жизнь уже насыщенна до предела, так что я ни о чем не жалею. И то, что я страхую тебя… просто прими это, как мою последнюю волю, хорошо? Мне будет спокойней уходить, если я буду знать, что самые дорогие вещи моему сердцу будут в надежных руках.

Отстраняюсь и впервые вижу слезы в его глазах. Тихие и едва заметные, какими и полагается быть слезам мужчины. И это поражает меня еще больше. Даже сейчас не я его утешаю или подбадриваю, а он меня. Мой герой, насколько же ты сильный.

– И еще, – он нежно заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо, – поддержи маму.

Эти слова действуют на меня лучше пощечины и отрезвляют в считанные секунды. Слезы мгновенно высыхают сами, а в голосе появляется неприкрытая злость:

– Она ведь знала с самого начала, ведь так?

– Кристи, она в первую очередь моя жена и она обязана о таком знать одной из первых.

– А я твоя дочь! Которая, уж поверь, переживает о тебе намного больше, чем она! Что она делает сейчас? – Мечусь по комнате. – Готовится к своей вечеринке? Но разве это сейчас уже важно? Стоять и лицемерно улыбаться, зная, что твой муж серьезно болен…

– Кристина, мы не можем позволить себе сдаться у всех на глазах, – осаждает меня отец. – Мы – элита этого города. И каждая дурная весть разлетится куда быстрее, чем хорошая. Поверь, слушок уже прошел и сегодня ты увидишь настоящих стервятников, которые начнут копать землю в поисках слабого места.

– А мне плевать на них!

– А мне нет и точка! – Обрывает мое восстание папа и в довесок еще и бьет кулаком по столу. – Берроу всегда были и будут сильными игроками на этой арене! Поверь, они никого не пожалеют в случае нашего поражения.

С каменным лицом проглатываю и это, хотя у самой ноги подкашиваются от нервов. Разворачиваюсь на пятках и устремляюсь вон из кабинета, не разбирая дороги. И к своему огромному сожалению оказываюсь в столовой, где вовсю идут приготовления. Нанятые рабочие снуют с вазочками, полотенцами и прочей праздничной утварью. Мать тоже здесь, перебирает столовое серебро и выравнивает края салфеток. Кто бы сомневался, что она позволит кому-то другому командовать парадом. В два шага оказываюсь рядом с ней и грубо вырываю белоснежную тряпку из рук. Она сначала хотела возмутиться, но увидев мои заплаканные глаза, сразу же переменилась в лице. Она все поняла, но, даже не смотря на это, продолжила заниматься своими делами дальше. Лишь бросила тихое:

– Сейчас не подходящее время для этого разговора.

– А когда оно будет подходящим? После похорон?

– Тише! – Шипит она в ответ. – Вокруг нас люди!

– А мне плевать! – Повышаю голос и озираюсь по сторонам. – Пошли все вон!

Когда вся перепуганная прислуга разбежалась с глаз долой, я снова поворачиваюсь к матери. Но та отводит глаза и делает вид, что ничего не происходит.

– Ты знала обо всем и даже не сказала мне, – горькая констатация срывается с моих губ. – Почему?

– Потому что твой отец запретил.

– Не правда, ты могла… могла просто позвонить и рассказать.

– Зачем? Чтобы доконать отца твоими истериками?

– Мое поведение еще в пределах нормы, если учитывать, какие новости свалились мне на голову.

– Нет, твое поведение не вписывается ни в какие рамки. Ты видишь, чтобы я рыдала и била посуду? Нет? Так будь добра и ты веди себя так же, как и я. А сейчас извини меня, но мне надо продолжить подготовку.

И это все? Все, что она могла сказать в такой момент? В момент, когда вместо слов нужны объятия, которые бы подарили хотя бы мизерную каплю поддержки… Но нет, она выбрала свой излюбленный маневр. Отгородилась от меня и от всех проблем своим любимым хрусталем и фарфором из Франции. Я поражаюсь, что эта бездушная женщина вообще считается моей матерью.

– Знаешь кто ты? Ты трусливая с*ка. – Резко хватаю край скатерти и под изумленный возглас матери сбрасываю все содержимое на пол. А затем с каким-то больным удовольствием прохожусь по битому стеклу, расщепляя его на еще более мелкие осколки. И тем самым даю ей понять, что это не просто фамильный сервиз под ногами. А все мои чувства, которые я еще питала к ней. С этого момента они растоптаны и разбиты.

– Я хотела уехать, – еще один вздох, – даже вызвала такси обратно.

– Но?

– Но отец бывал очень убедительным. – С грустью улыбаюсь своему отражению в окне. Так бывает всегда, когда я его вспоминаю. Накатывает тоска, особенно из-за того, что на похоронах отца меня не было.

– Это были какие-то угрозы или давление с его стороны?

– Нет, молчаливый укор. И этого было достаточно, чтобы вызвать банальную жалость к болеющему родителю. Когда наступаешь на горло собственной гордости, чтобы не выглядеть полной тварью в его глазах.

– Ты слишком самокритична к себе. Раньше такой интонации в тебе не было.

– Я такой была всю жизнь. Просто сюда я попала слегка не в себе и не было возможности показать свой характер во всей красе. Ты же призываешь к правде, не так ли? Так вот она.

– Мы не в суде, – мягко поправляет меня врач, – я не принуждаю к правде. Ты просто сама понимаешь, чем ты открытей со мной, тем быстрее я смогу помочь.

– А что с данными? С именами?

– А что с ними? – Джон смотрит на меня поверх очков. – Они остаются здесь. Я могу передать их другим органам, если ты об этом. Но лишь в случае, если человеку грозит реальная опасность. Или же если действия человека могут нанести реальный вред кому-то еще, кроме него. В твоем случае, это всего лишь воспоминания. А они не опасны.

Его ответ звучит честно. Но кто разберет этих психиатров? Никогда не знаешь, это он сейчас специально говорит то, что ты хочешь слышать или же все-таки лжет. Но я делаю вид, что все идет так, как надо.