Кристина Зайцева - Собственность мажора

Смотрю в боковое зеркало, но за нами нет никаких черных БМВ.

– Они переехали откуда-то. Пришёл к нам классе в пятом. Зализанный, как придурок. И такой дотошный, просто жесть. Руку всегда тянул, на любой, блин, вопрос. Просто адский ботан, – хохотнув, продолжает он. – Прямо настоящая девка. И он класса до восьмого ходил с таким дебильным «дипломатом». Ну знаешь, такой квадратный с замками-крокодилами…

– Знаю, – почему-то хрипит мой голос.

– У его бати тогда денег не было ему даже на портфель нормальный. Они в общаге вроде жили вдвоём.

– И что? – вдруг злюсь я. – Поэтому он придурок?

Меня вдруг неимоверно злит такое высокомерное и поверхностное мышление в отношении кого бы то ни было!

– Нет, не все, – сделав голос ледяным, Колесов намекает на то, что ему не нравится такие наезды в его адрес.

Поджав губы, смотрю на снежинки, которые засыпают лобовое стекло, но дворники безжалостно их разгоняют.

– Он был недотрогой. Ни с кем из пацанов не общался. Такой странный фрик.

– А с ним хотели общаться? – буркаю я, прекрасно представляя, какими жестокими бывают дети.

– В основном его все стебали, – рассуждает Артём. – Но правда, не стебануть его – это надо было быть совсем ленивым. Он пару лет проходил в одном и том же свитере и галстуке. Галстуке, – качает он головой, будто погрузился в воспоминания.

Мне становится дико неприятно от всей этой истории. Лучше бы я не спрашивала. Лучше бы я не спрашивала, теперь придурком мне кажется не Барков, а Артём Трактор Колесов.

– Учился на одни пятерки. Ни одной, блин, четверки! Ни одной. Учителя его просто боготворили.

– Он закончил школу с золотой медалью, – вдруг говорю я.

– Ну да, папаша подсуетились, – усмехается он.

– Это официальная версия? – грубо спрашиваю, посмотрев на него.

Сжимаю зубы, не понимая, почему все это так меня бесит?

– Это факт, – бросает он.

Это фигня собачья! Его медаль в рамке висит в кабинете его отца. С проплаченными достижениями так не поступают!

– И что дальше? – спрашиваю я.

– Дальше он начал драться, – жестко говорит Колесов. – Бросался на всех, как псих, пока отца в школу не вызвали. Че-то он там ему вправил, но до девятого класса сынок его все равно был, как отшипенец. С ним водиться было позорно.

– А после девятого? – опять хрипит мой голос.

– После девятого его батя начал что-то там зарабатывать, и его перевели в гимназию первую, но там тоже был какой-то скандал, – снова усмехается Артем.– Даже не знаю, где он в итоге доучился. И, судя по тому, что его выперли из универской команды программистов, нифига не поменялось. Как был он придурошным ботаном, так и остался.

Выперли из универской команды?

Картинки за окном сменяют одна другую, и под гробовую тишину салона это выглядит странно.

Вижу «родной» указатель на улицу с домом Барковых и заранее отстегиваю ремень. Как только машина тормозит у ворот, тянусь к ручке и, обернувшись, спрашиваю:

– Он тебе тоже дал в нос?

– Нет. Он до меня бы не допрыгнул.

– Сейчас допрыгнет.

– Так ты тоже из этих? – с иронией бросает он, глядя на меня, как на жалкую дуру.

– Из каких?

– Из тех, кто по нему сохнет.

Мои щеки обдает жаром. Лицо Колесова становится презрительным. И в этот момент я немного его боюсь.

– Я – это я, – говорю, отвернувшись. – И со вчерашнего дня ничего не изменилось.

Выпрыгнув из машины, громко хлопаю дверью. Скрипя снегом, прохожу в калитку, злясь от того, что парковочное место младшего Баркова пустое, и от того, что мне есть до этого дело.

– Бронировали? – интересуется девушка-администратор, перехватив меня между гардеробом и стойкой.

– Да, – расстегиваю я крючки на своем полушубке. – На Морозову.

– Одну минутку…

Осматриваю набитый людьми зал нового морского ресторана, но здесь просто море лиц, и я даже не знаю, на ком сконцентрироваться.

Окна от пола до потолка, резные деревянные столы, узорчатые подушки на стульях, в общем такой себе уютный «прованс».

Вчера было открытие, поэтому сегодня на места особый спрос, даже не знаю, как умудрилась втиснуться. Стол освободился за минуту до моего звонка, иначе нам бы пришлось ждать следующей недели.

Ну что ж. Я везучая.

Обернувшись через плечо, смотрю на свою пеструю компанию, улыбаясь и маша маме рукой. Она расстегивает свою забавную рыжую шубу, изучая потолок, пол, стены, в общем, все что видит. На ней черное трикотажное платье, которое подчёркивает тот факт, что через три месяца она станет мамой. И выглядит это очень мило, по-моему.

Мои глаза сами собой расширяются, когда цепляются за приближающуюся парочку отдыхающих, вернее – уходящих.

Это Кирилл Дубцов в компании декана нашего факультета. То есть своей матери – очень ухоженной и аристократичного вида женщине, рядом с которой женщина вроде моей мамы выглядела бы слегка бездомным котёнком. На ней костюм, состоящий из юбки и пиджака, на груди блестит камнями какая-то брошь, тёмные короткие волосы аккуратно зачесаны назад.

Она значительно старше моей мамы. И я с ней никогда не общалась. От нее веет такой властностью, что посещает желание опустить глаза, но прежде чем успеваю это сделать, мои глаза встречаются с глазами ее сына.

Взгляд нашего местного принца впивается в мое лицо, а потом начинает быстро шарить вокруг. Шарить до тех пор, пока не находит то, что искал. Аньку.

Держась за локоть своего деда, она слушает их с мамой разговор, но, кажется, отделяется от своего тела, когда рядом с ними вырастает семейный подряд Дубцовых.

Наш декан беседует с Максимом Борисовичем, полностью игнорируя женщин, и все это время взгляд подруги мечется между полом и глазами Кирилла.

Он смотрит на неё через плечо своей матери, положа в карманы руки и слегка расставив ноги.

Началось…

Они как два чертовых магнита. Из этого ничего хорошего не выйдет…

– Все хорошо, – слышу голос администратора. – Пожалуйста, раздевайтесь в гардеробе, и я провожу вас за столик…

– Спасибо… – бормочу я.

Оказавшись рядом с мамой, тихо говорю:

– Добрый вечер.

Цепкие голубые глаза заглядывают в мое лицо, и от этого взгляда хочется спрятаться.

– Добрый, – прохладно улыбается Ирина Дубцова. – Что ж, хорошего вечера, – снова обращается она к Анькиному деду.

– Благодарю, – отзывается он, промокая лоб белым квадратиком носового платка.

Я не уверена, жива ли моя подруга.

Выглядит она так, будто у неё перегорела пара микросхем. Но я очень хорошо ее понимаю. Я понимаю, что в компании нашего декана можно выдержать не так много времени, иначе есть угроза схлопотать заниженную самооценку.

Скосив глаза, подруга смотрит на гардероб, у которого Дубцов помогает своей матери надеть черное классическое пальто…