Татьяна Успенская-Ошанина - Живу, пока люблю

Ещё до Илькиной двойки отправились мы как-то к Петровичу и спросили его: «Александр Петрович, почему Круковская в школе? Давайте по-простому: мы считаем, что она – сволочь и полный подлец». Он ответил: «Так уж устроена жизнь, часто приходится соприкасаться с разными людьми, и надо учиться общаться со всеми».

В туалетах Берлина, Парижа, самых разных городов Америки, на здании ООН писали наши выпускники: «Крука – сука».

Круковская вместе с Макеевым сильно способствовали разгрому школы – писали доносы!

При чём тут Круковская? При чём тут мальчик, которого убила шпана?

Он не знает.

Но его Прошлое – тут, самые больные моменты его.

Опять снежная вьюга…

Опять он несёт Елену на руках.

«Ну что, ну что? – растерянно спрашивает он потустороннюю силу. – Что ты хочешь от меня? Зачем бросаешь в пургу? Не надо!»

Хорошо, не надо пурги. Вот тебе твоя Елена до пурги. Тебе предоставляется возможность увидеть ту её жизнь, в которой ты не участвовал.

У Елены – единственная подруга.

Зоя в походы не ходит, на гитаре не играет. Она увлекается математикой и целые дни сидит над своими задачами и формулами.

Вместе с Еленой они учились с первого класса. Сначала в обычной школе. А потом перешли в их Вторую – физико-математическую, с литературным уклоном. Жили в соседних домах. А потому всегда общий путь на уроки и домой. Общая парта, а в старших классах – один стол на двоих. После занятий не расставались: шли в Третьяковку, в Пушкинский музей. Вместе в Ленинград ездили к Товстоногову в театр, походить по Эрмитажу. За одиннадцать лет не надоели друг другу.

А когда окончили школу и поступили в разные институты, в первые дни искали друг друга глазами на лекциях и в перерывах.

Зоя отличалась одним свойством – было очень трудно оторвать её от того, что она делала в данную минуту. В школьные годы Елена вытягивала её из задач, чтобы начать читать, из книг, чтобы пойти погулять… Как пластинки, меняла Зоины занятия.

Оставшись без Елены, Зоя буквально с головой рухнула в математику. Забыв о еде, не обращая внимания на сосущий, требующий к себе внимания желудок, после лекций сидела в библиотеке. У неё дома была прекрасная комната, приготовленная мамой еда, но до дома нужно доехать, а совершить этот переход из одного физического состояния в другое для неё проблема. Однажды с ней случился голодный обморок, прямо в библиотеке. Решая задачу, она потеряла сознание – головой ткнулась в учебник. Это длилось, может быть, секунду. Пришла в себя и продолжала решать задачу.

Прекратила это Зоино издевательство над собой та же Елена. Однажды она наконец разыскала Зою в библиотеке и устроила ей скандал: «Твоя мать позвонила мне и плачет. Ты не ешь сутками, назад приносишь в сумке бутерброды и яблоки, едва доползаешь до постели в двенадцать ночи, утром не можешь подняться. Назначаю тебе свидание каждый день в шестнадцать ноль-ноль у тебя дома. Мы обедаем, а потом занимаемся. Но в удобных условиях обитания. Но… после еды!»

Елена тоже занималась много, но она легко тасовала занятия, и, казалось, всё ей даётся без напряжения.

К парням, ожидавшим её перед университетом и провожавшим до Зоиного дома, Елена была равнодушна. Но поговорить с ними, умными, образованными людьми, любила: о книжке, купленной у букиниста, о спектакле на Таганке, о Высоцком, плёнки с песнями которого передавались из рук в руки, о новой выставке. Кто во что горазд, каждый спешил обратить Еленино внимание на что-то для него интересное. Но как толпой доведут её до Зои ребята, так толпой и двинутся к метро, чтобы ехать по домам. Ждать Елену нечего, она иной раз и заночует у Зои. Дома родители ссорятся, младший брат не выключает до ночи телевизор, а у Зои своя, большая, тихая комната. Остаётся Елена ночевать порой и потому, что к Зое может зайти Тарас.

Тарас учился с ними в одном классе. Дружил лишь с Петром, светловолосым, высоким, молчаливым парнем. Сидел с ним на последней парте. На всех уроках Тарас громко комментировал сказанное ребятами или учителем. Его низкий, чуть насмешливый голос – камертон урока. Без него нет острого вкуса урока, приправы к уроку, изюминки урока. Как стихи Бродского или песни Высоцкого, дразнившие властителей мира сего, нарушавшие их покой, так и этот голос стал и для учителей, и для ребят той раздражающей силой, которой хочешь овладеть, к которой притягиваешься, как к магниту.

Елена не смотрела на него осоловевшим взглядом и не ждала приглашения на танец, наоборот, завидев, что он, чуть вразвалочку, идёт к их парте или к ним с Зоей на вечере, бежала прочь.

Тарас садился рядом с Зоей на Еленино место, и начинался тихий разговор, не вязавшийся никак с самой сутью громогласного Тараса. О чём они с Зоей говорили? Издалека, украдкой Елена всматривалась в их лица, но оба сидели, склонив головы или повернувшись друг к другу, и что-то прочитать было невозможно.

Издалека, украдкой… А ночью, лишь только она закрывала глаза, Тарас приходил к ней в гости, садился к ней на постель. Смотрел на неё насмешливо. И плескалась голубая вода в ручье её детства, в которой она болтала ногами.

Тарас любит воду. Вместе с Петром и двумя соседями по даче два года строили яхту. И, как только сошёл снег в прошлую весну и растаял лёд на Московском море, они поплыли. Трепетал парус, Тарас, раскинув руки, смотрел на слепящую воду, а в распахнутую куртку забивался ветер раннего мая и обжигал грудь.

Тарас никогда не застёгивал куртку, ни зимой, ни летом. В любой мороз нараспашку. Может быть, из-за этого всегда чуть похрипывал, как Высоцкий.

О том, первом дне на воде Тарас рассказывал в классе, по обыкновению громогласно и насмешливо, словно издеваясь над самим собой, над своей слабостью и сентиментальностью. «Ветер надул парус, яхта плывёт, брызги жгут, солнце светит, – говорил он простыми словами, – и к чёрту век, уроки». Он не сказал: «Это – жизнь, её главный смысл», ежу понятно: всё остальное – мура!

Теперь ей, под сопение брата в соседней комнате, повторяет Тарас: «Ветер надул парус, яхта плывёт, брызги жгут, солнце светит». Ей одной – его лицо, его слова. «Трусишь или пойдёшь со мной в море?»

И она оказывается с ним на палубе. Его светлые волосы треплет ветер. Куртка распахнута. Глаза – брызги неба, брызги воды.

Так и засыпает рядом с Тарасом – в солнце и в брызгах, под его голос: «Ветер надул парус, яхта плывёт…»

Он приходит к Зое между девятью и десятью.

Поступил Тарас в физтех. Ездить ему туда приходится далеко, через всю Москву, да ещё на электричке. После занятий библиотека. Тарас привык быть отличником. Грызёт гранит науки.

Зоя спешит на его звонок. И тишина затыкает уши. Елена мотает головой – выбросить пробки её. Но все звуки исчезают в тот миг, когда Тарас видит Зою. Мгновение останавливается. Даже холодильник выключается в паузу. Даже электрический счётчик перестаёт отсчитывать растраты энергии.