Наталья Семёнова - Держись крепче

– Я открою, а вы пока подумайте над тем, что лишаете дочь того, чего она действительно хочет.

Кипя от злости и обиды, я быстро покидаю столовую, и через пару минут, не потрудившись поменять выражение лица, распахиваю дверь.

На пороге стоит молодой, приятной наружности мужчина с тревогой на бородатом лице. Но стоит ему взглянуть в моё лицо, как тревогу сменяет потрясение, смешанное с неприкрытым восторгом.

– Это ты… – с чувством выдыхает он. – Копия своей мамы…

– Вам нужна моя мама? – хмурюсь я.

– Нет-нет, – берёт себя в руки мужчина, не сводя с меня глаз. – Я пришёл к тебе.

– Эм… По какому вопросу? – всё больше озадачиваюсь я.

Есть какая-то странность в человеке напротив, что-то едва уловимо-знакомое…

– Кто там, милая? – вынуждает меня обернуться через плечо, спешащая к двери мама.

– Я твой настоящий отец, – звучит следом безапелляционно.

Я вновь смотрю на молодого мужчину и понимаю.

Глаза. У него такие же глаза, как у меня.

*Взято из биографии Алексея Петухова, кандидата искусствоведения (авторское допущение)

**Руслан Климов – главный герой романа "Держись подальше"

Пару секунд я шокированно гляжу в знакомые глаза, не способная шевелиться. Настоящий отец? Да этому парню с модной бородой от силы тридцать пять лет! Он, что, был в моём возрасте, когда… с моей ма… Неужели…

– Ма-а-ам… – жалобно тяну я, когда она, вежливо кивнув – своему бывшему любовнику?! – останавливается рядом. – Ты изменяла папе?

– Валерия! – строго осаждает она меня, виновато глянув на мужчину.

Она не слышала то, что он сказал? И не узнаёт его?!

– Валерия… Я… – начинает тот, но я мешаю.

– Мам, этот молодой человек только что заявил, что ты, будучи взрослой женщиной, завела роман с подростком. И родила от него меня.

Мама заметно пугается, бледнея, и впивается каким-то безумным взглядом в мужчину, пока тот говорит:

– Ты всё неправильно поняла, Валерия…

– Стойте! – буквально взвизгивает мама. – Замолчите сейчас же!

– Мам?

– Лера, иди в свою комнату, – обхватывает она моё плечо дрожащими пальцами и тянет от двери. – Сейчас же!

– Ну уж нет, – переходит мужчина в наступление, переступая порог и не позволяя маме закрыть дверь перед его носом. – Эта девочка – моя дочь. И я больше не позволю вам скрывать её от родной семьи!

– Скрывать?.. – оторопело повторяю я, ничего не понимая.

– Вы не имели права вот так врываться в наш дом! – протестует мама. – Да ещё и сообщать о таком в лоб!

– О чём таком, мам?.. – тихо спрашиваю я, не уверенная, что хочу, чтобы мне ответили.

– Что происходит?

Папа.

Пап, я тоже ничего не понимаю, и понимать, кажется, не хочу.

– Она имеет право знать, что её силой отобрали у родной матери! Отобрали у меня!

– Что вы себе позволяете? Мы удочерили Леру по всем законам!

По всем… что?..

Господи, мои родители – вовсе не мои?..

Я смотрю на маму, всегда такую спокойную и бесстрастную, но сейчас возмущённую и крайне взволнованную. Смотрю на папу – он схватился рукой за голову, и в его лице ни кровиночки.

Молодой мужчина.

Его обуревает праведный гнев, он яростно жестикулирует, что-то доказывая маме.

Что?..

То, что я его дочь.

Ну уж нет! Это всё слишком!

Ощущая, как в ушах невыносимо громко звенит кровь, я разворачиваюсь к лестнице, запинаюсь о первую ступеньку, помогаю себе руками подняться и продолжаю собирать неровные ступени, пока не добираюсь до второго этажа. Не знаю, заметили ли внизу моё отсутствие, да и не хочу знать. Сейчас мне важно остаться одной. Важно сохранить свою жизнь прежней. Сохранить себя. И желательно не сойти с ума.

Но, возможно, это уже случилось.

Иначе как объяснить то, что происходит?!

Я врываюсь в свою комнату, да так и замираю на пороге. Вот оно. Разница, которую я никогда не замечала. Чёрные обои с неровными кругами ядовито-розового цвета на стене напротив кровати – клеила я их сама, буквально тем летом. Две другие стены в тёплых тонах, сплошь завешанные плакатами рок-групп или рисунками Лизы. Встроенная мебель в классическом стиле, безобразно выкрашенная тоже в чёрный и тоже собственноручно. Кровать с мягкой спинкой застелена бельём с принтом грозного плюшевого медведя-пирата, покрывало – черное с розовой бахромой по краям. Повсюду разбросана одежда, книги, журналы и прочие вещи. Года два назад мама прекратила добиваться от меня порядка в собственной комнате, потому что отчаялась.

Мама…

Я медленно закрываю дверь, прохожу к кровати и сажусь с краю. Смотрю в одну точку целую вечность. Или всего секунду.

Меня. Удочерили.

Я им не родная, поэтому-то мы так и отличаемся друг от друга. В моих генах просто отсутствует тяга к прекрасному и высокому, которая бурлит в крови моих родителей.

Моих…

Я вспоминаю вечную бабочку на шее отца, как баловалась с ней, когда он брал меня на руки, как терпеливо выносил эти игры, украдкой целуя меня в лоб. Мой папа не всегда умел выражать свои чувства. Застенчивый в какой-то степени, но всегда отзывчивый. Не счесть, сколько раз он спасал мои сочинения по литературе от двоек. Как, впрочем, и другие домашние задания.

Ну а Лев Барашков с его песней «Милая моя»?

Мы слушали её на репите и кружили по гостиной в ритме вальса только потому, что в ней было слово «солнышко» – именно так папа чаще всего меня зовёт…

А мама чаще всего зовёт меня Лерусей, когда довольна мной, или Валерией, когда не довольна.

Я знаю все их привычки, сильные и слабые стороны – например, мама обожает печь, но сама мучное не ест. Худая, как спица, она обычно стоит над моей и папиной душой, контролируя максимальное количество пирогов, которые мы в силах в себя впихнуть. Остальное она уносит на работу, или угощает соседей. Иногда приходиться страдать и моим друзьям, не вовремя решившим заглянуть в гости. Пожалуй, больше всех всегда достаётся Зефирке.

Я знаю этих двоих людей всю свою жизнь. У меня нет никого роднее них. Они – мои, пусть и чудаковатые, но родители.

И неважно, что это слово в нашем случае не несёт в себе своего прямого определения.

Да.

А вот с тем, что меня якобы силой забрали у биологических мамы и папы, разобраться придётся. Это, по меньшей мере, интересно, а по большей – необходимо.

Я решительно поднимаюсь на ноги и иду вон из комнаты.

У меня не выходит понять, сколько времени я провела в своей комнате, но в коридоре уже пусто. Я прислушиваюсь к звукам родного дома и безошибочно определяю, где сейчас находятся мои родители. Тихие всхлипы мамы и успокаивающий голос папы доносятся именно из гостиной.

Захожу в комнату и оба родных лица обращаются в мою сторону. Папа теребит пальцами свою бабочку – так всегда происходит, когда он волнуется. Мама же вновь всхлипывает и, поднявшись с дивана, спешит ко мне: