Злата Прага - Страдания среднего возраста

***

Иногда просыпаешься после вечеринки и морщишься, иногда – улыбаешься, а иногда дико смущаешься. Я встала уже совершенно разбитой, измученной сознанием своего позора.

– Ну, что вы, – участливо сказал мне вчера в кабаке лысый придурок с акцентом, вытащив свой нос из моего бюста, – не плачьте! Вы мне жизнь спасли!

Кое-как поелозив на нём, чем вызвала некоторое оживление в его организме, я встала, отклячившись центром тяжести к зрителям, и действуя руками и ногами, и тут же машинально завела руки за спину и сомкнула их на заднице. О, мой бог! Дыра полметра, зад наружу! Викуся превратилась в каменное изваяние. Слёзы из моих коровьих глаз хлынули сами собой, смывая дивной красы макияж.

Тролль поднялся следом, скинул белый пиджак и протянул его мне.

– Вы мой ангел-хранитель! – сказал он, всё ещё пялясь на вырез, возможно, потому, что его глаза находились как раз на этом уровне, – не расстраивайтесь. А хотите, поедем отсюда? А? Всё равно тут стало, гм, как-то неуютно, – и он махнул рукой на мелькающее вокруг побоище.

Я, шмыгнув, кивнула. Викуся подхватила наши сумки, а тролль меня. Мы втроём вышли, оставив остальных разбираться и расплачиваться.

– Могу я услышать ваше божественное имя, мой ангел? – спросил тролль, высаживая нас у моего подъезда из белоснежного автомобиля.

– Анжелика, – буркнула я.

– Ну, точно, ангел! – обрадовался тролль, – а я Тарик.

– А по отчеству? – заинтересовалась я ни с того ни с сего.

– Ай, да зачем тебе моё отчество? – махнул он рукой, – ещё спроси про отечество и нацию, а там гороскопы-шмороскопы, гадания всякие. Ты не увлекаешься гороскопами? – строго спросил тролль.

– Нет, – на голубом глазу солгала я.

– Меня все зовут дядя Тарик, а для вас, мой ангел, я просто Тарик. Могу я для вас что-нибудь сделать? – снова перешёл на дворцовый стиль старый тролль.

– О, нет, спасибо!

Всё что могли, ты и твои люди уже сделали просто так, не напрягаясь. Страшно представить, что вы можете натворить, действуя целенаправленно!

И я, покопавшись в анналах собственной мимики, выдала ему скомканную улыбку вежливости, больше похожую на гримасу отвращения.

– Что ж, гм, до свидания, – с пониманием вздохнул он, и я чуть устыдилась, – мы доставим домой вашу подругу, не волнуйтесь.

– Спасибо. Э-э. Я пойду. Ваш пиджак.

И я протянула ему пиджак с обречённым выражением человека, которому больше нечего терять.

Мы уставились друг на друга в свете подъездного фонаря.

– Уважаемый дядя Тарик, – сообразила Викуся, – поедем, а то поздно.

– Да, поедем.

Они хлопнули дверцами и уехали, и я наконец смогла повернуться к этому ужасному миру своей лопнувшей спиной…

Женщина умнеет, если наслаждается зрелищем драгоценных камней.

Иоанна Хмелевская

Всё проходит. В этом заложена великая грусть и великая радость. Кто-то ненавидит любые финалы – хоть счастливые, хоть страшные. Я в юности занималась в легкоатлетическом манеже и обожала финишную прямую. Лишь несколько раз я достигала финиша первой, но до сих пор замираю при воспоминании того чарующего ощущения победы, когда врезаешься грудью в алую ленточку, разрывая и снося её разгорячённым телом, превратившимся в сплошное стремление. Как жаль, что этот жар, это горение со временем остывает! Но самое худшее – не прийти вторым или последним, что в сущности одно и то же, самое невыносимое – сойти с дистанции. Недостигнутая цель – отсутствие завершённости, дисбаланс жизни и личности, ненавистное многоточие! Нет результата – и словно не было вовсе усилий и стремлений, потому что они перечёркиваются и от стыда словно сворачиваются в жалкий клубок ноля. Вот этот ноль я с юности ненавижу. Либо плюс, либо минус – дайте мне любое свидетельство того, что я жила, что всё это было! Иначе я рассыпаюсь в прах!

И вот около полудня второго июля я выхожу из ванной, как потрёпанная собака, не в силах ни собраться, ни собраться с мыслями. Вчера всё завершилось так нелепо, что я не чувствую конца, не вижу точки, и мне плохо.

– Ма-ам! – раздаётся сиплый рык моего медвежонка с телячьими глазами.

Радует только то, что хоть сыночка повеселился вволю – его внесли в квартиру под утро четверо менее крепких и накачанных друзей.

– Да, золотой мой, – также сипло отзываюсь я, – ещё раз с днём рождения.

– Угу, и тебя. Есть чё хлебнуть?

Я молча наливаю мальчику рюмочку рассольчика и большую кружку грейпфрутового сока. Видимо, сочетание этих напитков обладает магической силой, потому что сыночка удовлетворённо охает и обводит этот мир, сосредоточенный в нашей солнечной гостиной, уже вполне осмысленным взглядом. Мне, честно говоря, и смотреть ни на что не хочется. Достаточно того, что утром я ещё раз посмотрела на платье, вернее, на то, что от него осталось.

– Есть чё поесть?

Вот хоть война, хоть материн позор, а растущий организм должен питаться, и я, махнув рукой на оказавшуюся бессильной перед природой и судьбой диету, встаю жарить заведённые на скорую руку оладьи…

***

В воскресенье Викуся участливо протянула мне шоколадку.

– Ну, как ты?

– Нормально. Но, клянусь вешалкой, Ленуся мне за эту подставу ещё заплатит. Фиг на платье, но бабки и в Африке бабки!

– Да фиг на бабки! Слушай, мои в субботу все дома были, не поговорить, но твой-то совсем маньяком оказался! – шепчет Викуся, оглядываясь на подсобку.

– В смысле? Да и не мой он вовсе, – поморщилась я при мысли о тролле.

– Да твой! Всю дорогу свой пиджак нюхал и шептал чушь какую-то!

– Какую именно чушь, – уточнила я, тоже переходя на шёпот и оглядываясь на подсобку, в которой копошилась Ленуся.

– Что-то вроде: «мама-мия», «роза», «бахча» и «Бахчисарай». И всё носом своим в пиджак зарывался и обнимал его, маньяк! – завершила Викуся трагически, – слушай, а при чём тут бахча?

Я нахмурила лоб, что-то такое вспоминая, встала с шаткой табуреточки, которую никак не могли заменить за последние лет пятнадцать, и достала с полки духи Ленуси, которыми мы с Викусей в пятницу набрызгались ей назло.

– Нотки дыни, гибискуса и сандалового дерева, – прочитала я на упаковке.

– Нотки дыни. Вот тебе и бахча, – протянула Викуся.

Мы переглянулись и расхохотались.

– Чего ржёте, кобылы? – поинтересовалась коровоподобная Ленуся.

– Бахча, – загибаясь от хохота, – пропищала Викуся.

– Ага, бахчисарайская, – закатывалась я.

– Дуры, – пожала плечами Ленуся, скрываясь в подсобке.

Колокольчик над входом тоненько тренькнул, и в «Торжество» вошёл тролль с малой свитой. Мы заткнулись и вытянулись по стойке «смирно».

– Э, дядя Тарик, – первой опомнилась Викуся, – рады вас видеть. Можем мы что-нибудь для вас предложить? Можем чем-то помочь?