Ольга Браилова - Повторить Лето

И я слишком часто позволяла себе мечтать о Мише.

На второй день я не пошла на море и лежала грустила на своем диване. Было очень жарко. Заняться было нечем. За стеной была злая тетя Валя со своим вечным давлением. Поглазев на углы своей комнаты, я не особо нашла там сочувствия и пошла на кухню. Приготовила печальный борщ, оплошно полный красного перца и неизбежно – моей несбыточной любви. Борщ остался на плите, я ушла на пляж. Меня ждали мои женщины.

Она была утонченная. Как принцесса, как царевна Анастасия. Длинная шея, четкая лепка лица, идеальные скулы – и глаза, серые, с печалью, со вспыхивающей надеждой при взгляде на меня, как у всех женщин, которые мне рисовались на портрет. Она хотела увидеть на бумаге свою красоту, которая не давалась ей в зеркале. Ее красота и счастье ускользали, и от меня она хотела заверений – как от художника, – что ее можно любить, что она прекрасна. Ее муж сидел рядом и курил, задумчиво глядя на море. Я часто видела, как он строит глазки девушке из бара, где он покупал себе пиво. Я знала его тайну, его подчинение красоте своей жены и одновременно нежелание терять свободу. Его зеленые глаза, прозрачные, как море, искрились шалостями и приключениями. Мне было ее жалко. Наверное, он ей изменял.

– А вы можете сделать покороче нос?

– Могу, – ответила я. – А зачем? Вам не пойдет короче. У вас нарушатся пропорции лица.

Все же я изменила нос: не я оказалась тем художником, который нарисует ее как она есть. Когда-нибудь моя Анастасия расстанется со своими комплексами и сможет наконец устроить мужу скандал по поводу его измен.

– Спасибо, – она с улыбкой приняла портрет.

Я взяла деньги и тут же потратила их на бутылку «Жигулевского». Села на песок, куда пришлось. Пиво было холодным, но невкусным. Дешевое. Я поставила его между колен и смотрела на море.

– Девушка, я видел, вы художник? Нарисуйте меня, – ко мне подошел молодой человек и бухнулся на песок рядом.

Я больше не хотела рисовать. Я еще жила своей Анастасией. Медленно я отвела взгляд от моря на молодого человека. Он был одет в белые модно рваные джинсы и расстегнутую рубашку. Передо мной был Миша. С белой челкой, с совершенно сумасшедшими, радостными глазами, улыбался и сидел в такой же позе, как я – расслабленно и руки на коленях.

Первую минуту я смотрела на него, никак не контролируя свои чувства, смотрела, смотрела, не стесняясь, не думая, как выгляжу, кажется, открыв рот, лихорадочно собирая рассыпавшееся по всему пляжу свое сердце. Наконец, ответила ему:

– Молодой человек, я вас уже рисовала. В Казацке. Разве не помните? Что ты тут делаешь? – запнувшись, добавила я.

– Приехал на море. Каждый год езжу, – ответил он просто. Но глаза его говорили о другом.

– К тете Вале?

– Ну да.

Я проглотила все свое понимание, как устроен мир и поклялась больше никогда не страдать почем зря. В пустыне депрессии меня встретило счастье, отвело насильно за угол и навешало мне тумаков.

– Пива хочешь? – протянула ему свою бутылку.

– Это же буратино, а не пиво. Пойдем купим хорошее.

– Ну пойдем.

Он подал мне руку – руку! – сильную, почему-то уже загорелую, с гладкой кожей, и мы пошлепали по песку к кафешке. Руку он сразу убрал. От него приятно пахло какой-то мужской водой.

Он купил «Баварию» и вскрыл обе бутылки встроенной в бар кафешки открывалкой. Пиво было потрясающее.

– Я люблю светлое, – сказала я. Мы сидели на песке в тени береговых акаций и смотрели на море.

– Буду знать.

– И арахис, – обнаглела я.

– Шо, купить?

– Нет, – рассмеялась я.

– Ну смотри. А то ж куплю.

Больше мы не говорили. Потом он разделся и пошел купаться.

Его спина за год стала шире. Я не стала ею любоваться и легла навзничь на песок. Не закрывая глаз, смотрела в палящее небо. Чайки кричали о том, что знают, что будет дальше.

Ужин – мой жгучий борщ о любви – мы притащили в комнату и навернули каждый по две тарелки.

– Я ночью с дедом приехал в Казацк, узнал, шо тетя Люба таскала всех на море к теть Вале и ты до сих пор тут. Я побежал на станцию и взял билет до Николаева на утренний автобус и потом – сюда. Даже не ел.

«Интересно, – подумала я. Все-таки он ко мне приехал или на свое море к своей волшебной тете Вале?»

Едва сдерживая смех, я молча забрала у него пустую тарелку, отнесла всю грязную посуду в кухню и стала ее там перемывать.

Миша зашел, открыл форточку и сел под ней за стол.

– Завтра покажу тебе местный дикий пляж. На скалах.

Во рту страшно жгло.

Я улыбнулась и ушла в свою комнату.

Миши было так много, что я отстранялась от него. Как всегда, я была ошалевшая от него. Какое-то время я в кровати смотрела на фонарь в окне и потом уснула без единой мысли в голове.

Утром мы пили чай в кухне под форточкой. Я спросила Мишу, как к нему относится теть Валя.

– Обычно. Она ж меня с детства знает.

– Это хорошо, что она хотя бы тебя не ненавидит.

– А тебя ненавидит?

– Терпеть меня не может.

– Ты же настырная.

– Я? В чем это?

– Такой характер. Во всем. Носишь короткие шорты. Тетя Валя другого поколения.

Я сунула в рот застарелую печеньку из пачки, которую мы нашли в облезлом буфете, и уставилась в свою чашку. «Шорты как шорты. При чем тут настырная?»

Миша встал и начал рыться в кухонном столе.

– Сковородочку бы мне. С толстым дном. Есть такая?

– Может, и есть. Я готовлю на вон той алюминиевой. Чугуниевых тут не видела.

– Не может быть. Сейчас поищем, – сказал он и глубже погрузился в стол, встав на колени. С утра уже было очень жарко, он был без рубашки, в жестких, чуть больших, чем надо по размеру, джинсовых шортах, которые сидели чуть ниже пояса. Под гладкой смуглой кожей играли мышцы пресса, спины, он был весь ладный, красивый, мягко и неторопливо двигался.

Сковородка нашлась, и Миша заявил, что в благодарность за вчерашний борщ сегодня он меня кормит. Жарит картошку по своему особому методу. Помогать он запретил. Я сидела за столом и не знала, куда деть руки. Его глаза прятались в тени от челки.

– Самые сложные блюда – это простые блюда, – постоянно убирая челку с глаз, говорил он, сидя на маленьком стульчике за чисткой картошки. – Плюс-минус секунда – передержал, недодержал – все. Возле них надо буквально жить. Вермишель, картошка… непросто их сделать. Та же самая пюрешка – не сварить с наскока. В комбайне пюрешку делать – кощунственно. Только толкушкой, а это время.

«Он целый повар, – подумала я, – с философией». Лично мне было все равно, как жарить картошку или варить макароны. Картошку он почему-то нарезал мелко-мелко.

«Это что, новая мода – так крошить?» – молча удивлялась я.

– Вот такая нарезка дает самую вкусную картошку. Если сорт, конечно, правильный, – мешая в миске картошку с солью, рассказывал он.