Никки Козловский - Двуручник из рода палачей

Стояло ранее утро. Вокруг колодца, чьи стенки, построенные из гладкого камня, уже давно заросли бурьяном, и на их фоне новенькие доски с веревкой выглядели инородно, стояла толпа. Хмурая и напряженная толпа. Люди в ней были преимущественно немолодыми; однако и среди них нашлось несколько стариков и столько же детей лет от семи до тринадцати. Их молодые, незрелые лица были полны энтузиазма и нетерпения, в отличии от стариков, чьи лица уже давно превратились в кожаные мешки со старческими вьющимися бородами.

Толпа стояла и чего-то ждала. Или же кого-то?

– Эй, смотрите! Марик идет!

Кто-то выкрикнул из толпы это имя, и все сразу обернулись туда, куда указывал длинный палец. По пыльной дороге тяжелыми шагами шел высокий мужчина с загоревшим лицом; у него была короткая рыжая борода и волосы, чьи концы гнулись прямо к лицо его; тело его было таким крупным и широким, что из далека могло создаться ощущение, что навстречу идет не человек, а настоящий медведь; одет он был по-простому: белая рубаха, коричневые штаны да сапоги с загнутыми носками; а на шее его был медальон, который блестел и искрил от пристального взора утреннего солнца.

За собой Марик тащил повозку. В ней, гремя цепями и мыча, лежал молодой человек с обритой головой и с испуганным лицом. И ужас в его глазах усилился, когда он проехал мимо озлобленной толпы.

– Сгинь. Сдохни. Сгори дотла. Нет тебе пощады, – такими словами провожали его жители поселка.

Человек задрожал, когда повозка остановилась. Марик размыл плечи, хрустнул шеей и, подойдя к повозке, двумя руками поднял молодого человека.

– Нет, стойте, это непонимание! – закричал он, когда осознал, куда нес его Марик. – Я не убивал Маринку, Богом клянусь!

И полетели в него гнилые помидоры с камнями.

– Да как ты смеешь, черт поганый, Богом молиться?! Тебя вздернуть мало! Марик, а ну-ка, высеки его!

Последнюю фразу подхватили, и гул раздался такой, что слово «Высеки!» слышали даже за рекой, в другой деревне.

Марик тяжело вздохнул, положил пленника обратно в повозку и поехал обратно по дороге. Марик не любил самосуд, уж не в данном случае так точно!

Спустя несколько минут Марик вернулся к толпе вместе с пленником, однако помимо него в повозке лежало бревно и многохвостая плетка.

– Нет… прошу… Господи… Марик, прошу тебя… – умолял человек, пока Марик привязывал его к воткнутому бревну.

Но Марик не ответил. Он лишь побольше набрал в ноздри воздуха, и оглушающе выдохнул, и в ушах раздалась тишина. Марик внимательно посмотрел на объект своей пытки, на толпу, которая негодовала, почему он медлил, на детей, которые вытиснули свои головы, и на стариков, которые покорно ждали начала выступления.

Марик был готов. Он замахнулся, вдохнул, и с оглушающим звуком, напоминавший удар грома, ударил по спине человека. Толпа заликовала, дети задрожали, старики молча смотрели на пытку. Еще удар, и теперь, даже через тишину, Марик услышал истошный крик и фразы его «Не-е-ет! Это не я-я-я!!!» Марик сжал сильнее плеть, да так, что рука его покраснела, и со всего маху, с таким, с каким вообще возможно простому человеку, он ударил по окровавленной спине. Острые крючки пронзили кожу убийцы, разорвали ее, словно ткань, а затем вырвались, пустив фонтан крови.

Человек задрожал. Ноги его поникли, забились; брызги крови падали на землю, а шмотья кожи и мяса медленно отваливались от тела. Голова человека повернулась к Марику, и на лице ее было столько отчаяния, горечи и страха, что палач просто-напросто закрыл глаза. Он сжал зубы, скривил лицо, и не глядя еще раз ударил по преступнику, а затем быстро отошел назад. Он знал, что этот удар убьет преступника, и кровь будет бить фонтаном.

Прошла секунда, другая, и Марик раскрыл глаза. Перед ним лежало окровавленное месиво, которое уже сложно было назвать человеком. Толпа же ликовала, дети сбежали, а старики странно покосились на Марика. В их глазах был только один вопрос: «зачем ты его так быстро прикончил», на что Марик не знал, как ответить. Он просто отвернулся от них, снял тело и положил обратно в повозку.

Толпа вскоре разошлась к себе по дворам, и Марик, наконец, смог отвезти тело к себе домой.

***

Поселок Духово стоял недалеко от реки Висла. Если двигаться вниз по течению, то через несколько дней можно было заметить небольшой обрыв, на котором стоял огромный камень. На этом камне были высечены слова: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные». И видя подобную фразу многие люди тут же начинали что-то подозревать:

– А не нападет ли на меня вон тот мужик? А не сдадут ли меня мои товарищи? А не устроят ли нам засаду?

Однако данные слова имеют совершенно иной смысл, и касался он исключительно Духово. Поселка, где царил самосуд через руки палача.

По пыльной дороге не спеша ехала повозка. Сзади нее, без особого труда толкал ее высокий мужчина в белой рубахе и с рыжими волосами. Его звали Мариком. Так его назвал его отец, который, отправившись в поход в украинские земли, так и не вернулся.

Мать его была третья из рода коцких палачей, и была она единственной дочерью знатного палача – Филиппа Однорукого, который мог одним махом срубить голову целой корове. Она вышла замуж за отца Марика, вскоре родила ему сына, а затем еще нескольких. Она любила их всех как одного, однако судьба была жестока по отношению простых, даже невинных жизней…

Все, кроме Марика, умерли, и вся материнская любовь перешла к нему. Мать его не хотела посвящать своего сына в дела семейные, и потому до четырнадцати лет растила его как самого обычного ребенка – учила вскапывать землю, ухаживать за скотом, вышивать и готовить. Женское и мужское начало объединились в нем, и вырос Марик абсолютно не тем, кем было уготовлено судьбой.

Мать его была строгой, но и доброй одновременно. Она ухаживала за своим единственным сыном, который смог выжить и во время голода, и во время эпидемии загадочной болезни, и во время нападения алкоголиков, которые были готовы изнасиловать его мать, он смог самолично оглушить троих из шести.

К сожалению, когда Марику исполнилось пятнадцать, и когда мать его была уже не молодой и уже не могла вести семейные дела, ей ничего не оставалось, кроме как рассказать сыну правду. Правду о том, что он из рода палачей, и что ему придется каждый раз пытать и казнить людей. Он не говорила «преступников», ведь кто мог в такой глуши напасть или убить. Разве что по пьяни, да и тот вскоре бы сбросился в Вислу от горя, от потери близкого друга…

Мать Марика умерла от лихорадки в одну зимнюю ночь. Похороны никто устраивать не собирался, и лишь Марику только и оставалось, что отнести ее на реку и похоронить со всеми почестями.