Альберт Восканян - Ожидание

Посвящается всем, кто воевал в Великой Отечественной войне

1941–1945гг., кто погиб,

пропал без вести, умер после дня Победы,

мучился в фашистских концлагерях и

безвинно отбывал срок в сталинских лагерях…

1

Жила на свете девочка Маша, которая была долгожданной старшей внучкой у бабушек и дедушек с двух сторон. Когда она приезжала на праздники или на школьные каникулы, то была нарасхват, всегда были споры, у кого будет ночевать девочка.

Бабушка и дедушка со стороны отца жили в селе в 300–ах метрах от г. Севана, а со стороны матери в самом городе Севане.

Так беззаботно и весело проходило детство Маши, пока она не повзрослела и не начала понимать, что любимые ею деды разные. Это она начала замечать, когда речь заходила о Великой Отечественной войне 1941–1945гг. К тому времени она знала, что оба деда – участники этой войны.

Дедушка Авак (дед по отцовской линии), частенько надевал пиджак, на котором блестело множество заслуженно полученных боевых орденов и медалей. На 9 мая его постоянно приглашали в Ереван, где ветеранов чествовали власти, молодёжь, пионеры. Приезжая из столицы, дед Авак, как было уже заведено, резал несколько барашков для угощения друзей и родственников. Женщины накрывали на стол. Приходили односельчане, родственники, чтобы поздравить его с Днём Победы. Все близкие деда знали, что он в 41–ом приписал себе год и добровольцем ушёл на фронт. Определили его в танковое училище, после окончания которого, он на танке дошёл до самого Берлина. Вернувшись с фронта, поступил на юрфак, учился заочно, потом долгое время работал на руководящих должностях.

Дед Авак вставал, произносил тост за Победу, за погибших однополчан, за Сталина, за Коммунистическую партию Советского Союза, в которую он беззаветно верил до конца своих дней. Присутствующие за праздничным столом с восхищением смотрели на деда Авака, на его боевые ордена и медали. Дед был среднего роста, полноватый, с залысинами на голове, с коротко остриженными усами. Он умел говорить, люди его слушались, относились к нему с уважением.

Как правило, на такие застолья дед Авак приглашал и своих сватов. Дед Вазген, другой дедушка Маши, приходил вместе с супругой, которая сразу же шла на кухню, чтобы помогать женщинам. А дед Вазген садился в конце стола, старался быть незаметным. Дед Авак громко произносил тосты, люди шумно чокались, пили, закусывали. Только дед Вазген молча выпивал 100 грамм водки, нюхал краюху хлеба и молчал… Люди уже привыкли к такому его поведению и старались не беспокоить его различными вопросами. Никто не видел, когда и как дед Вазген вставал из–за стола и уходил…

Маша сидела за столом и понимала, что здесь что–то не так, чувствовала, какие они разные два любимых её деда…

Конечно, тут дело не во внешности, хотя деды и внешне отличались. Дед Вазген, в отличие от деда Авака, был худощав, высокого роста, с коротко остриженными седыми волосами, большими огрубевшими руками. Если первый дед Маши был постоянно на руководящих должностях, то второй работал на складе, а потом сторожем, пока не вышел на пенсию. Дед Вазген разбил перед домом небольшой сад, с любовью ухаживал за деревьями, сажал что–то в огороде. Прибыль от продажи избытка урожая никогда не бывала лишней.

2

Как–то во время очередных летних каникул Маша ночевала в доме родителей матери. Она проснулась от лучей солнца, которые светили ей прямо в глаза. Бабушки не было дома, она ушла в магазин, но Маша знала, что на кухне для неё приготовлен и оставлен завтрак. Когда Маша покушала, услышала доносящийся со двора голос деда Вазгена, который просил принести ему воды. Она набрала воды в стакан и спустилась по лестнице в сад. Дед сидел на травке под тенью дерева и молча смотрел на виднеющуюся вдали поверхность озера Севан. Маша, протянув стакан воды, поздоровалась с дедом. А он, в благодарность, поцеловал внучку в щеку и начал пить воду. Неожиданно Маша заметила на внутренней части локтя левой руки наколотые шесть цифр. От деда не ускользнул удивлённый взгляд внучки…

Маше тогда было 12 лет, и из кинофильмов, книг она знала, что означают эти цифры. Вдруг перед глазами Маши, как в фильме, промелькнули кадры: первый дед с боевыми орденами и медалями, поднимающий тост за КПСС, за Сталина… и лицо второго деда, когда он молча слушал это всё, не поднимая головы…

– Деда, ты был… в концлагере?!

– Подрастёшь, потом поговорим, – строго, с хрипотцой в голосе, отрезал дед.

– Нет, я уже большая, мне 12 лет, и я хочу знать… – таков был категоричный ответ Маши.

Дед долго молчал, глядя своими выцветшими, некогда голубыми глазами, на водную гладь Севана. После длительной паузы он вымолвил:

– Хорошо… рано или поздно ты всё равно задала бы этот вопрос…

Наступило тягостное молчание.

– Машенька, может, отложим разговор? Подрастёшь, окончишь школу, тогда и…

– Нет, сейчас, – она сама не ожидала, что её ответ деду мог быть таким категоричным и жёстким.

– Меня призвали в армию в 1939–ом году и сразу отправили на советско–финский фронт. Потом немцы напали на Советский Союз. Наша дивизия несла большие потери, мы попали в окружение и старались с боями пробиться к своим. Осенью 1941–го года в одном из боёв меня контузило, и я потерял сознание. Очнулся в украинской деревушке. Меня подобрал один старик и ухаживал за мной. Но полицаи узнали и отправили меня в концлагерь в Житомире. Оттуда – в Белгород, Львов, а в 1943–ем году в Эльзас. В первом концлагере нам сразу же накололи на локте наши номера… Немцы расстреливали в первую очередь коммунистов, евреев, люди погибали от голода, болезней. Крематорий не успевал сжигать такое количество трупов, и нам пленным приходилось закапывать убитых…

В лагере нам давали раз в день какую–нибудь бурду из гнилых овощей и щепотки пшена. Ни миски, ни кружки, ни ложки не давали: наливали либо в пилотку, либо в подол, либо плескали на руки… Зимой мы выкапывали трупы животных и ели… Но из концлагеря Эльзаса мне удалось бежать, и я несколько месяцев сражался вместе с французскими партизанами. Немцы явно проигрывали войну, мы ликовали. Тогда я ещё не знал, какие испытания ждут меня впереди…

Дед Вазген грубыми пальцами мял недорогую папироску, затем закурил… Несколько минут дед и внучка отрешённо смотрели на водную гладь Севана, по которой скользили солнечные блики. Немного рябило в глазах, доносился крик чаек…

Маша еле сдерживала слёзы, в горле застрял комок…

– В 44–ом всех советских военнопленных собрали и отправили на корабле в Одессу. Издалека заметили конвой с собаками. Капитан корабля бушевал, мол, нельзя так героев встречать, и предложил нам вернуться обратно. Отказались все. Встретили нас, отвезли на вокзал, посадили в товарные вагоны и отправили в Алкино, в фильтрационный лагерь. Оттуда – в лагерь под Хабаровском. Ни суда, ни следствия… Помню слова капитана НКВД, который заявил, что «советский солдат должен погибнуть, но в плен не сдаваться».