Алинда Ивлева - Верь. Живи. Люби

***

Подмосковье. Строжинская Психоневрологическая Больница. 9 августа. Леночка, молча, встала с кровати, надела свой бесцветный халат, слегка и местами напоминающий, что когда то он был синего цвета, выскочила из палаты, не умываясь и не расчесываясь, побрела по коридору. Все постояльцы знали– сегодня лучше женщину не беспокоить и догадывались, куда направляется она вот уже четвертый год в этот день. Она шла в маленькую часовенку при больнице к отцу Анатолию. Хотелось унять, хоть ненадолго, в разговоре с ним ее бесконечные , выжигающие нутро и часть сознания, страдания по умерешей при родах доченьке. Поставить свечку за упокой души ее. Лена так и не оправилась от горя. Никого не хотела видеть, ни с кем не общалась. Часами разговаривала с ангелами, которые рассказывали ей, как живется там ее доченьке. Она много раз пыталась уйти вслед за ней… Неисчислимое количество способов придумывала ее исковерканная горем психика, как свести счеты с жизнью и прилететь на крыльях любви, к ее ангелочку. Но рука Господня возвращала Леночку к жизни снова и снова. Каждый раз, посылая ей людей, которые вытаскивали ее из петли простыней в туалете. Однажды, уборщица нашла у нее под матрасом фенобарбитал, две пустые упаковки. Как Лена умудрилась их выкрасть в процедурном кабинете?! Наглоталась и заснула в больничном скверике на скамье во время прогулки. Опять спасли! Это продолжалось бы долго, пока не закончилось бы летальным исходом, но кто– то там, наверху, хотел, чтоб она жила. Леночка ненавидела себя и во всем винила за то, что с ней случилось. Раз в год, девятого августа, к ней обязательно приезжали Славик и Лиля. Единственные люди, которых она ждала. При виде этих людей лицо ее наполнялось каким– то необъяснимым, радужным свечением, а глаза напоминали взгляд преданной собаки, которую спасли, отогрели, накормили и оставили у себя дома. Разговаривать она не хотела. От гостинцев отказывалась, но с упоением слушала про жизнь дружной семьи, двух детишек. Как они учатся, чем увлекаются. Что любят. Что терпеть не могут. Она оживала ненадолго, благодаря этим рассказам ее верных друзей. Врачи после их отъезда находили ее состояние явно улучшающимся, и некоторые транквилизаторы, антидепрессанты отменяли по началу. Но потом поняли, что это временное состояние, длящееся только пару дней.

Отец Анатолий уже ждал ее. Сегодня хороший день, день Святого Пантелеймона Великомученика. Она любили отца Анатолия, он напоминал ей отца, который погиб, когда она была еще ребенком. Такой же высокий, большой, с седыми густыми волосами и небольшой удивительно черной, не сочетающейся с остальным образом батюшки, бородкой. Его монотонный бас успокаивал, она находилась рядом с ним будто под гипнозом. А он утверждал, что Бог один знает, куда кому идти и обязательно выведет человека, сбившегося с пути, на верную дорогу, к Богу. С Ним любой найдет успокоение. И Елена находила здесь успокоение своей души. Сегодня они помолятсяСв. Великомученику Пантелеймону за доченьку ее, имя которой она так и не успела дать, за что отец Анатолий ее очень корил. Надо наречь ребенка, за которого ты будешь просить у всевышнего, даже у ангелов есть имена…. А сегодня ночью она видела сон: и рассказывает отцу Анатолию:

– Батюшка, я не видела снов много лет, а тут такой странный сон, будто я веду по лесной тропинке большого гнедого коня под узду, а верхом на нем моя дочь, зову я ее Аленушка, доченька моя…. Она поворачивается, и вижу я лицо не моего ребенка, а уродливое, безобразное какое– то, перекошенное. Я проснулась и сразу сюда. Господи спаси и сохрани (она набожно перекрестилась). Вот и подумала, пусть моя дочь будет названа Алена.

– Пусть будет так, как ты решила, дочь моя. По богословским писаниям нет такого имени, зваться она будет Елена, ты не против?

– Нет, батюшка, я доверяю вам.

– Ты верь мне, но про бога не забывай и людям помогай. Не надоело тебе жить для себя? Уныние и отчаяние– большой грех. Есть люди, которым хуже, чем тебе. Дочь твою не вернешь, а ты осталась жива, может для чего– то?!

– Кому я нужна, отец Анатолий?

– А это одному Господу известно, ты за него не решай! Всему свое время. Твое еще время не пришло. Господь Всевидящий видно занят проблемами тех, кому труднее сейчас. Сколько мест в мире, где люди голодают, где идут войны и смертоубийства, сколько погибают без вины от рака и от других неизлечимых болезней, сколько аварий, катастроф и землетрясений. Задумайся, дочь моя, наверное, он сейчас где– то там, его помощь им нужнее. Иди с Богом…и молись о счастье других и их здоровье!!!

***

Вадим Юрьевич штамповал здания один за другим как домики из Лего, государственные заказы выполнялись по плану. Вес в обществе он имел значимый. Влиятельные люди сделали ему предложение, от которого он не смог отказаться. Предложили баллотироваться в депутаты. Но условие было безоговорочное– пиарщики и журналисты, работающие над его безупречной автобиографией, рекомендовали ее подчистить. Убрать из оной черные и белые пятна. Депутат от народа должен быть народным, и тот факт, что 10 лет его единственная дочь находится в детском специализированном доме, неблагоприятен для выборов. Эта информация обязательно просочится и ушатом грязи обольет обязательно, всплывет и будет использована в пользу конкурентов. Надо было в срочном порядке переписывать жизнь Вадима набело. Люди из Специальных Служб, от которых он рекомендовался, подчистили его пятна, пробелы, фрагменты истории настолько, что его единственная дочь прожила два года от роду и погибла от неизлечимой болезни скоропостижно. Будто сняли эти пятна с его жизни в виде шкуры коровьей и сделали удобный теплый коврик прикроватный. И именно поэтому он производит выплаты в память о дочери в определенный дом– интернат для лечения тяжелобольных детей. Директор интерната, женщина, понимающая только за определенную сумму в год. С выделяемой спонсорской помощи уже половина ее родни жила в собственных квартирах е Москвы. Готова она была и черта лысого мамой назвать, и подтвердить, что только спонсорская помощь Вадима Петровича, благодетеля, и связывает с ним ее интернат. « Похоронили» любимую дочь на отдаленном кладбище, в пос. Ковалево за городом, подальше от глаз людских, любопытных. Неожиданно ночью возникла свежая могилка, с плитой надгробной из черного мрамора и ангелочком над ней. На мраморе душещипательная надпись:

«Навеки в наших сердцах и помыслах наша любимая дочь Аленушка. Твои скорбящие родители».

Вот так умерла еще при жизни сиротинка Алена, чье существование и так мало походило на жизнь. Больше с семьей Прошкиных ее не связывали даже документально– фактические отношения. Девочку оформили как подкидыша, опять же задним числом, заменили имя Алена– на Любовь, так звали директора интерната, и дали ей фамилию по обычаю детских домов, также директорскую. Теперь она для всех стала Люба Селиванова, по отчеству Сергеевна– любимое имя единственного внука Любови Георгиевны. Никого эти перемены не смутили, дела директора, так было здесь заведено, не обсуждались. Алене же было все равно где и как записаны ее имя и фамилия. К ней за десять лет и так редко обращались по имени. Она теперь уже вполне сносно разговаривала, писала и читала, но больше молчала. Передвигалась как Чарли Чаплин и моментально уставала, поэтому больше отсиживалась у любимого окна. Подруг у нее не было. Лицо не изменилось, оно, казалось, имело выражение постоянной ухмылки, а один глаз, будто, постоянно подмигивает. Одна сторона лица в результате выглядела ужасающе, а также гораздо старше. В свободное время от учебы и уборки на территории, она упросила воспитательницу разрешить помогать на конюшне, убирать за лошадьми и мыть их. Директор сказала, что лишние бесплатные руки не помешают, пусть работает, иждивенка. Люда, инструктор верховой езды, посоветовала ей отрастить длинную челку и закрывать неприглядную часть лица. Люда была единственным сочувствующим человеком для этой бедолажки. Но Любочка в сочувствии не нуждалась. Она отвергала любые попытки людей пожалеть ее и никому не доверяла, только гнедой старик Орлик радовал девочку. Мягкими, теплыми губами он целовал лицо, и это было ее счастье…ее любовь…ее все!