Эль Бруно - Параллель

Я демонстративно взяла книгу и собралась читать дальше.

Множество людей проходят мимо нас каждый день, даже если мы не выходим из дома. Эта мысль наполнена космическим смыслом, если разделить ее на слова. Множество миров. Проносится мимо. Каждый день. Оставаясь неузнанными. Непонятыми. Неуслышанными.

У меня возникает ассоциация с официантом, проплывающим мимо меня с подносом самых разнообразных сладостей, которых я никогда не пробовала.

Я питаюсь людьми, поэтому держусь от них подальше.

Каждый человек всегда представлялся мне планетой. Я съедаю эту планету, снимая оболочки от атмосферы до самого ядра, пока ничего не остается, и лечу дальше. Думаю, мы все способны вот так вот есть друг друга, я не особенная. Было бы желание, каждый может примерить на себя такой тип питания, хотя я бы не рекомендовала этого делать.

Ну вот, ушла в аллегории…

Я к тому, что моя способность познания человеческой души ограниченна. Я рано или поздно доедаю до пустоты и вынуждена идти дальше. Человек со мной общается, а я его не вижу, его нет. Он, словно одинокая космическая тень среди звезд. Безумно красивая, легкая и бессмысленная.

Почему-то я не могу вспомнить, когда нечто выдрало во мне способность не_есть людей. Если бы я не ела людей, я бы с ними общалась, это логично. Может, когда-то было время, в которое я могла привязываться? Почему у меня это не получается? Я никого не люблю, мне никто не нужен, словно во мне отсутствует какая-то важная деталь, вроде штекера.

И теперь людей я могу только есть.

Вот, почему, увидев девушку-которая-говорит-с-птицами, я надолго загрузилась. Дело не в том, что говорить с птицами необычно. Я видела людей, которые думали, что они – камни (были не так далеки от истины), и ничего. Ничего интересного совершенно.

Просто в ту секунду я была уверена, что птице сказали нечто очень-очень важное.

Я запомнила облик этой девушки именно потому, как четко она вписывалась в мир. Эти ершистые, черные волосы, как взлохмаченные кусты шиповника у дороги. Ее плечи – провода вверху и парапеты. Цвета – черный, серый и зеленый – асфальт, пыль дорог, зелень травы. Наверняка, ее глаза меняют цвет. Я совершенно в этом уверена.

“Да, что б ты провалилась”, – подумала я беззлобно, вздохнула и пошла уже в магазин. На прощание я притопнула ногой на ворону. Нечего тут сидеть и глазеть, пока люди читают.

Когда я вернулась домой, мне позвонила Женя. Я посмотрела на экран телефона, вспоминая времена, когда птицы разносили письма, написанные чернилами с помощью перьев. Чтобы написать это письмо, аристократу требовалось провести несколько лет с палачом, именуемым “учитель правописания”. Дурной почерк считался делом вопиюще неприличным. Над плохим почерком потешались.

В те времена я была бы уже казнена за зеленые глаза и темно-рыжие волосы. А еще за то, что живу одна и ни с кем не общаюсь. Типичная ведьма.

Звонок меня растревожил. Не люблю телефоны.

– Я не очень тебе надоела?

Она никогда мне не надоест, но я могу повторять это сотни раз, Женя не поверит. Никогда не поверит – теперь я точно знаю. Это заставило меня смириться с такими вопросами, как с ритуалом. И сколько бы раз она ни спросила, я отвечу:

– Нет.

И она тактично ничего не скажет по этому поводу.

– Просто я почти дошла домой и по дороге купила себе мороженое…

Ее слова и сам ее голос был со вкусом лета. Я слушала.

“Перестань мне звонить”.

– Обожаю лето, можно ходить в коротком платье… – говорила она.

– Они тебе идут.

Это правда, но я не умею делать комплименты, звучат дежурно и сухо. Может, потому, что я всегда констатирую факты.

– Да, я заметила, как на меня смотрят.

“Почему ты со мной разговариваешь?”

– Прости, что не писала вчера, – сказала я. Это мне тоже приходится говорить часто. “Ты из другого мира. Тебе не надо в мой. Ты там сойдешь с ума или умрешь”.

“Я не боюсь”, – слышу ее спокойный, решительный голос.

“Я решаю за тебя”.

– Ничего страшного, – она понимает меня и почти не сердится. Сердитость еще была утром, но она ушла.

– Хочешь, я приеду завтра? – спросила я.

– Ого. Почему бы и нет. Я, вроде бы, не занята.

“Я не хочу никуда ехать”.

Вам когда-нибудь доводилось ухаживать за чайной розой? Очень красивое растение, но очень нежное. У меня роза умерла. Женя и впрямь напоминает цветок. Из меня никудышный садовод. Не люблю ответственность за других людей. Я сама абсолютно инфантильное создание.

– У меня такое чувство, что завтра что-то изменится, – произнесла она задумчиво. – Ты знаешь, как пахнет гроза?

– Примерно…

Какая-то дрожь ознобом ощущалась в воздухе. Как лихорадка.

– Мне как раз нужно будет кое-что тебе показать. Это связано с горами, – сообщила Женя.

– Причем тут горы?

– Драконы любят горы, – с удовольствием сказала она.

– Драконы? – улыбнулась я.

– Угу. Самые настоящие…

Уже тогда я тоскливо предчувствовала, что завтра увижу ее в последний раз. Сердце распухло в груди, ему было тесно, оно сильно билось.

Эта девушка с ребенком в эпицентре конституции собственной личности. Ребенка нужно любить, защищать, наставлять, дарить ему нежность. Иначе они вырастут или умрут. Но я не собиралась любить ничьих внутренних детей. Может, еще несколько лет назад… Но не сейчас.

Ее внутренний ребенок умрет или вырастет. Лишь отчасти я буду тому виной. Очередной булыжник на ее кладбище забытых и ушедших. У каждого из нас есть такое кладбище.

“Почему ты держишься? Отпусти меня”.

“Я могу, – слышу ее серьезный голос. – Запросто. Уж поверь”.

Я верю.

***

С каждой встречей я откусывала от нее понемножку, хотя Женя больше похожа на абсент. Очень вкусно и оригинально в начале, а в конце тебе плохо от подступающей горечи и безумия. Послевкусие оставляют все, но такое – только она.

Перед тем, как сесть в метро, пришлось преодолеть силу притяжения квартиры. Точнее, одиночества, которое жило в квартире. Это так же трудно, как встать зимой ранним утром из-под теплого одеяла.

Потом я нацепила на глаза солнечные очки и надела наушники. Они большие, так что издалека я напоминаю рыжего долговязого радиста.

“Ну и что, что я еду к ней, словно на работу, потому что друзьям принято видеться регулярно? Это только мои проблемы. Я, как старый скотч, который ни к кому уже не может приклеиться, потому что его часто использовали. Зато в процессе я всё равно получу удовольствие, общаясь с ней и, возможно, смогу кому-то подарить радость”.

В вагоне метро я закрыла глаза. Шум невыносимо давил на голову, люди вокруг огромными жирными мухами пожирали пространство, мне чудился треск помех – густой до безумия.

“Не смотря ни на что, живи!”