Вита Степанчук - Алина, или Сила прощения

Укусы надоедливых насекомых выдернули девушку из забытья, в которое она погрузилась после пережитого. Приоткрыв глаза, первое, что увидела, это тени страшных чудовищ, плясавших в темноте языками пламени. «Я в аду», – решила и снова закрыла глаза, но тут же почувствовала комариный укус, вызвавший желание тронуть больное место, да только тело казалось ватным и не слушалось. «В аду есть комары?» – мелькнула следующая мысль, заставившая её очнуться окончательно и внимательнее присмотреться: обнаружила, что лежит на краю маленькой полянки у костра, отбрасывающего огненный свет на растущие вблизи кусты и деревья, создавая причудливые тени и отпугивая сгущающуюся темноту. Её ноги были прикрыты ветками, будто кто-то позаботился о ней, желая то ли укрыть их от ветра, то ли спрятать от комаров. Но, как казалось девушке, ни то ни другое ему не удалось: она дрожала от холода и маленькие кровопийцы не считали ветки серьёзной преградой. Краем глаза заметила этого «кого-то», сидящего в метре от её ног на поваленном дереве и орудовавшего ножом. Он зачищал и затачивал ветки, затем нанизывал на них грибы и жарил их над огнём. «Надо же, какой хозяйственный: костёр развёл, грибы насобирал, сволочь», – она отчётливо вспомнила, что произошло, и теперь ей было отвратительно пошевелиться. Тем не менее, медленно, но уверенно оценивала ситуацию, поскольку была не из тех, кто легко сдавался. Даже если бы похититель резал её на кусочки, она до последнего дыхания искала бы подходящий момент, строила планы, пыталась сбежать. И сейчас воспользовавшись его занятостью, выискивала глазами верёвку, которой они были соединены. «Себя он отвязал, может и меня тоже?» – тихо понадеялась, и рука сама потянулась к талии, но тут же наткнулась на узел. Дёрнула за верёвку, мало веря, что та другим концом свободно валяется на земле. В доказательство предчувствию верёвка натянулась, оказавшись привязанной к дереву.

Неосторожные движения пленницы были замечены зорким глазом мужчины.

– Очнулась? – буркнул он, не прерывая своё занятие. – Знал бы, что такая хилая – не связывался бы, – недовольно добавил, имея в виду её уже второе за день обморочное состояние.

Она лишь застонала, скручиваясь калачиком, будто от боли, а сама прижала обе руки к животу, к злополучному узлу.

Незнакомец дожарил грибы, достал из рюкзака консервы, легко открыл, положил сверху кусок хлеба и придвинул к ней. Рядом воткнул ветку с горячими волнушками и лисичками. Их аромат манил, напомнив девушке, что ещё недавно она готова была съесть их сырыми, а тут жареные – куда лучше, но она с места не двинулась.

– Ешь. Тебе силы понадобятся: с рассветом пойдёшь собирать свои тряпки. Мы почти дошли, из-за тебя придётся возвращаться, – сердился мучитель.

Практически пустая, сумка валялась у его ног. Хозяйка не глянула на неё, проигнорировала его слова, как и прежде – не шевельнулась.

– Я повторять не буду. Не хочешь, не надо, но полудохлую тащить не стану. На месте закопаю, – пригрозил он.

Но гордость не позволяла ей прикоснуться к еде. Она была сыта бурлившими эмоциями, вызванными испытаниями, выпавшими на её долю.

– Ну, ну, – издевательски произнёс обидчик и принялся с аппетитом уплетать грибы, оставив перед ней её порцию.

И когда воля начала поддаваться чувству голода, готовясь выкинуть белый флаг, непокорная злость не позволила этого сделать: она перекинула еду ногой.

Мужчина в гневе потянулся к ножу, но взяв себя в руки, лишь надменно сказал:

– Утром от голода с земли жрать будешь.

«Не дождёшься!» – мысленно ответила пленница: его угрозы не произвели должного впечатления, поскольку была уверена, что до утра сбежит.

Рывком скинула с себя ветки и скоро пожалела об этом: какое-никакое, а укрытие от ветра и комаров всё же было: теперь насекомые всё больше не давали покоя, от ночной прохлады обнажённые ноги покрылись гусиной кожей. Она поджала их под себя, натягивая юбку как можно ниже. Незнакомец посмотрел на неё, как на жалкую нищенку, холодно заметил:

– Если б не была дурой, сейчас натянула бы на себя всё, что лежало в сумке, – и снова бросил ветки ей на ноги.

Сколько б ни было зла в человеке, всегда оставалось место для добра, жалости, любви или радости. Девушка не знала, до какой степени укоренилась тьма в сердце этого человека, но из-за того, что он сделал, признала его страшным преступником: похитителем, насильником, и кто знает – может и убийцей. Но не заметить его заботу не могла. Правда, сейчас ей это было безразлично: для неё он оставался «Чудовищем».

Темнота полностью поглотила лес, призвав ночь зажигать звёзды, распространять спокойствие и тишину. Только сверчки, перенявшие у птиц колыбельную, ублажали её своей неповторимой трелью, завораживая всё вокруг. Деревья и цветы, птицы и животные – всё спало. Даже ветер устал, улёгся. Лишь странная пара нарушала законы ночи. Пленница притворялась, что заснула. Сама же незаметно развязывала узел, украдкой подсматривая за своим похитителем, ожидая, когда он вздремнёт. Но тот бодрствовал, будто обпился кофе, подкидывал ветки в костёр, иногда, хватаясь за нож, поворачивался на подозрительный шум, а в основном о чём-то усердно думал, глядя то на огонь, то на девушку, чем только мешал её планам.

Под утро, когда темнота сдавала свои позиции, но солнце ещё не взошло, когда только, только осела прохладная роса, охранник всё же поддался сну. После нескольких часов осторожных медленных стараний над узлом пленнице удалось освободиться от верёвки. Теперь ей предстояло тихо вытянуть ноги из-под веток. И только она пошевелилась, как, предвосхищая рассвет, чёрный дрозд запел мелодичным будильником над самой головой мужчины. Вдалеке ответила зарянка, за ней сойка, пробуждая всех в округе: лес просыпался, наполняясь свистом, треском и свирелями. Но девушка была недовольна: природа, вместо того, чтоб усыпить преступника, будила его. В тот момент, когда он открыл глаза, она с мыслью: «Сейчас или никогда!» – рванула в противоположную от него сторону, вглубь самых густых зарослей, что росли вокруг полянки, надеясь затеряться в них. Бежала, куда глаза глядят, не оборачиваясь, чувствуя, как колотится сердце – ей казалось, что оно бежит впереди неё. Ни ветки, что ловили за руки и царапали лицо, ни ямки, в которые попадали и больно подворачивались ноги, ни пни и сучья, об которые она постоянно спотыкалась, не могли её остановить. Если бы на пути оказался дикий зверь, и его не испугалась бы, а пробежала мимо, потому что больше всего боялась зверя, что гнался за ней. Она не знала в правильном ли направлении бежит, ведь как попала на поляну – не помнила. Потеряла и отмеченную вещами тропинку. Но это было всё равно. «Главное сейчас – убежать!» – билась в её голове мысль. Как вдруг преследователь вырос перед ней, как летний гриб под дождём. От этой внезапности беглянка притормозила, но тут же резко повернула в сторону, скользнув меж двух берёз – близнецов, ускорилась, петляя среди деревьев. Как жалки были её старания: он знал этот лес как свои пять пальцев. Когда она исчезла в кустах можжевельника, он не бежал за ней, а легко обошёл вокруг, понимая, что густые заросли её задержат. Почти схватил беглянку, и только благодаря своей быстрой реакции она ускользнула. Оценив девичью прыткость, он прибавил шагу, крикнул в след: