Наталья Крылова - Жизнь

Пройдя в дом молодые огляделись, в небольшой прихожей лежал плетенный коврик, прихожая переходила в кухню, посредине стоял стол, убранный простой белой скатертью, с двух сторон стола стояли две длинные деревянные скамейки, с противоположной стены от входа стояла большая русская печь, разделяющая комнату, в правом углу комнаты был устроен «красный угол» (от ст.– слав.Красенъ – «красивый, прекрасный»; святой угол, передний угол, у восточных славяннаиболее почётное место в избе, в котором находились иконыи стоял стол, обычно был обращён на юго-восток. Иконы (божницы) в красном углу отождествлялись с алтарёмправославного храма, а стол – с церковным престолом. В божнице, кроме икон, хранили сосуд с святой, освещенной водой). В красном углу стояли иконы, перед которыми горела свеча, освящая лик святых. В целом, чистый и уютный дом, говорил о мире и согласии, в котором жили обитатели дома.

– Меня зовут Николай Петрович, – сказал мужчина, протягивая руку.

– Петр, – просто сказал Петр, пожимая протянутую руку Николая Петровича.

Николай Петрович рассказал, что бабушка его, Прасковья Федоровна, всю свою жизнь, с рождения была слепая. Из-за этого недуга, у нее развились другие чувства, в том числе и дар предвидения. Сам, Николай Петрович, личная жизнь которого не сложилась, отучился когда то, на врача, и уехал от городской суеты в деревню, помогать бабушке своей, да и жить на природе на родной земле, где вырос для него это было спасение.

– …Знаете, она всю жизнь прожила на этой земле, – с теплым трепетом рассказывал Николай Петрович о своей бабушке, – её дар не раз спасал, всю семью и её саму, при великой отечественной войне…,

– Коля, – позвала с порога Прасковья Федоровна: – поди, помоги

Николай Петрович бросился к порогу, забрал ведро молока, поставил на лавку, помог подняться на крыльцо бабушке. Взял заготовленную чистую трехлитровую банку с печки, поставил и накрыл белоснежной марлей, и потихоньку стал наливать молоко в банку. В это время Прасковья Федоровна подошла к умывальнику, помыла прохладной водой руки и лицо, взяла полотенце, присела на скамеечку, и начала обтираться.

– Коленька, налей-ка нам парного молочка, – просто сказала она. Её голос был такой спокойный, что, слушая его, у человека наступало умиротворение.

По ним обоим, по речи их, и манере можно было судить, что люди они добрые. Разговорились.

– А что, Прасковья Федоровна, – сказал весело Петр, – может вы и гадать умеете?

– От чего же не погадать, хорошим людям, – просто сказала бабушка, – подойди…

– Со мной жена моя, Настенька, – сказал Петр, подводя девушку, – вот, и ребеночка ждем.

– Ну, иди ко мне, – просто подозвала она девушку, и протянула свои теплые, покрытые морщинами, добрые руки к животу…

И тут что-то произошло. Лицо старушки сморщилась, слезы потекли по ее щекам. Она неудержимо рыдала, задыхаясь и причитая. Петр испугался, взял свою жену за руку и вывел ее на улицу. А сам вернулся к Прасковье Федоровне, и стал ее успокаивать:

– Ну что вы!? Что вы – все хорошо! – говорил он ласково, гладя по спине старушки, – все обойдется, вот увидите…

– Нет милок, – сказала она сквозь слезы, – не обойдется, не будешь ты счастлив – плохо все будет… – и она снова зарыдала…

Николай Петрович захлопотал, распрощался с гостями, всучил им купленное молоко, и вернулся к Прасковье Федоровне, стал успокаивать её, гладить и уговаривать, обнимать и качать как ребенка, в результате рыдания стихли, он уложил её спать, и сидел в изголовье, как бы успокаивая поглаживал голову и плечи. На душе у молодых, особенно у Петра, после этого инцидента стало тяжело, как будто камень на сердце положили, и давит он. Они еще какое-то время отдыхали с Настенькой в деревне, к старушке больше не ходили, обоим было не по себе. Но как только уехали – все как-то позабылось. Прошло некоторое время, молодость, озорство и веселье, быстро стерли остатки неприятных воспоминаний. Как то, Петр уехал в командировку. Время пролетело, и его молодая жена получила телеграмму: "ПРИЕЗЖАЮ.ВОСКРЕСЕНЬЕ.10. УТРА. ВСТРЕЧАЙ". Пришло воскресенье. Она чувствовала себя превосходно, настолько, насколько может чувствовать себя беременная женщина, которую любят. Покрутилась у зеркала, подкрасила реснички, подмазала губки. Подправила платьице и "поплыла" (другого слова и не найдешь). Придя на вокзал, она поняла, что ждать еще целых двадцать пять минут! И легкой походкой, отправилась в кондитерскую со стороны Лиговского проспекта, за самыми вкусными пирожными в мире! Насладившись, волшебными пирожными, она вышла на улицу, время подходило. Петр вышел из вагона, остановился. Погода была солнечной, он увидел застывшую, золотую пыль, плавно качающуюся в воздухе, и все как будто бы поглощено светом и растворяется в нем же, немного постояв он направился прямо, через весь вокзал. Дошел до главного выхода, вышел на улицу. Перед ним лежала площадь, все, как на ладони, он улыбнулся, зная, что она где-то здесь, его ждет, он стал искать её глазами … Она увидела, как он выходит из ворот вокзала, и позабыв обо всем, бросилась через дорогу к нему на встречу… "Проскочу, – подумала она", наступая на рельсы, по которым только что проехал трамвай… Крик… Пронзительный и страшный, сливающийся с визгом и скрежетом тормозов, …Он повернул голову – ужас застыл в его глазах сковал все тело… С противоположной стороны, которую она не могла видеть, шел трамвай…Она успела только вскрикнуть от ужаса… Трамвай переехал ее пополам… Петр в конвульсиях упал, его тело дергалось в эпилептическом приступе… Он не помнил и не знал, как оказался дома, да и не надо было ему знать. Жить ему не хотелось. В один миг он потерял смысл жизни, любимую и ребенка. Он, не помня себя, достал веревку, привязал ее к крючку, на том месте где висит люстра, всунул голову, в эту петлю и отбросил стул. Он почувствовал, как веревка обвилась во круг его шеи, и его голова начала раздуваться… Придя в себя, он почувствовал боль во всем теле. Поняв, что жив, попытался выпрыгнуть в окно, его тело резко двинулось назад под воздействием чьей то силы, он упал на пол, и снова потерял сознание… Его друг, пришедший его навестить после командировки, застал его в петле, и теперь поймал его, когда он пытался выпрыгнуть в окно. Петр, снова пришел в себя…

– Я все равно умру, – хрипел Петр, – я не буду жить без нее… – и он зарыдал, страшными, безумными рыданиями…

Друзья, по очереди, караулили его, день и ночь, не отходя от него. За несколько суток он пытался отравиться, выброситься из окна, и вскрыть себе вены… Время, самый чудесный доктор…Он все лечит…Остаются только шрамы, глядя на которые ты помнишь о боли…Но шрамы, как известно не болят. Прошло время. Петр стал жить, обычной своей жизнью, если это можно так назвать. Закончил учебу, ходил на работу, конечно же, как у всех, кто хочет забыть личные драмы, его карьера очень быстро росла. Он был всегда при деньгах. И конечно же оставался завидным женихом. Не смотря на горе, настигнувшее его, он, как и прежде был очень красив, только вески теперь светились серебряными перьями, и в глазах появилась бездонная бездна, которую ничем нельзя заполнить, как ни старайся, и тоска, которая все время терзает и мучает душу. Вне работы его спасали увлечения спортом и туризм.