Тимур Самигуллин - Элен & Эльза

– Надеюсь, цена не подросла… – сухо заметил он.

– Никоим образом! – Элен начала пунцоветь. Они оба прекрасно знали, какова стоимость её работы. Здесь.

– Прекрасно, деточка, прекрасно. Как там господин Раух? Давно не видел его. Передайте, что он в очередной раз превзошел себя, – слишком многозначительно изрек обер-танцмейстер, подошел к письменному столу, открыл ящик, достал пару банкнот и протянул Элен.

– Огромное спасибо, господин Остерманн, – с легким поклоном она взяла деньги и пошла к выходу. И каждый раз, приходя в кабинет директора балетной школы, Элен ловила себя на мысли, что надо бы, набравшись храбрости, сесть за стол напротив директора, взглянуть на него исподлобья и, немного понизив голос и слегка насупив брови, уверенно так заявить, мол, доколе? Но вид дорогой строгой мебели, а может, запах всегда изысканного парфюма, а может, что-то еще – все это ежесекундно вводило её в легкий ступор и благоговейный трепет, после чего лишь оставалось улыбаться и неловко расшаркиваться. Ну и черт с ним, Эльза должна танцевать, и ничто не помешает этому. Ни грабительская цена, которую платит балетная школа за обувь, ни чувство унижения, которое каждый раз после встреч с Остерманном навещало и грызло Элен изнутри. Никто и ничто.

Вечера в Городе № 18 не сулят ничего хорошего. Но и плохого тоже ничего не предвещают. Город был откровенно скучен. Это до формирования Республики можно было, как повествуется в школьных учебниках, столкнуться с пресловутыми проявлениями жестокости и насилия на улицах. Последние лет пятьдесят, особенно с введением идентификационных нарукавных нашивок, преступность постепенно сошла на нет. Просматривалось всё и вся. Каждый сантиметр городской земли.

Около балетной школы было весьма оживленно, у входа курили молодые офицеры в парадном, шмыгали туда-сюда хихикающие балеринки и слушательницы литературных курсов. Народ прибывал. В фойе играл квартет, был накрыт небольшой фуршетный стол, стояли весьма ухоженного вида граждане и вели негромкие беседы между собой. В этой толпе выделялись два персонажа: безусловно, сам Август Остерманн, директор заведения, особенно своим прекрасно сшитым костюмом и непривычно ярким в этих краях галстуком. Второго человека до этого дня не видел никто в городе – а ведь это был сам Людвиг Кох, худрук Генерального театра Города № 1, гений, обожаемый дамами и обласканный властью. Его постановки украшали все основные сцены Республики, ни один государственный праздник или громкий юбилей не обошелся без магии его рук и таланта. Мало кто из его современников мог бы похвастать подобной плодовитостью, и Августу, откровенно говоря, немалых сил далось пригласить творца такого масштаба на свой бал. Он сиял и был неимоверно вежлив в обществе Коха.

Эльза нервничала. О приезде худрука Генерального театра стало известно лишь пару дней назад, и теперь ей уже не нравилась ни её программа, ни её платье, да и вообще всё теперь решительным образом бесило. Все надежды о славе и признании до этих пор были просто мечтами, но с приездом этого человека все начинало превращаться в некий стройный и понятный план, который был в рискованной близости от краха. Элен, тем временем, разворачивая глубокого, вызывающе-матового оттенка черные пуанты, которые она сшила сестре специально для этого вечера, пыталась, как могла, успокоить её.

– Эльза, родная, ну перестань, – Элен говорила хотя и обволакивающе мягко, но будто по-матерински, жизненно и убедительно. – Это все сейчас – не просто так.

– Я… я в порядке… – суетясь с завязками платья, выдохнула Эльза.

– Не тяни так, поаккуратнее. Давай потихоньку.

– Сейчас… – натужно выдавила из себя Эльза, стараясь перенести чувство смятения и неудобства на сложности со шнуровкой. Тихонько хрустнул шов. Сестры переглянулись. Пауза. Затем пальцы обеих начали быстро-быстро перебирать ткань.

– Слава Богу! – прошептала Элен, убедившись, что фатальных повреждений не случилось, и платье осталось цело.

После этих слов она обхватила ладонями лицо Эльзы и прокричала той куда-то прямо в переносицу, между уже начинающих намокать глаз:

– Черт тебя дери, Эльза! Ну ведь не три ж года, держи себя в руках! Все будет хорошо, слышишь!

Эльза уронила взгляд в пол. При этом на душе как-то сразу стало легко: с такой боевой сестрой у нее точно все будет в порядке.

Элен подняла с пола оброненные пуанты и на всякий случай тоже оглядела на предмет каких-либо повреждений.

– Это тебе на удачу, – она протянула обувь Эльзе. – Я буду молиться за тебя. Дай Бог, чтобы сегодня звезды сошлись, как надо.

Эльза обхватила шею сестры и разрыдалась. В тот же момент прозвенел первый звонок – сигнал зрителям занять места в зале.

Грянули мощные аккорды вступления, зашумели лебедки за сценой, и кулисы полетели в разные стороны. Пять, шесть, семь, восемь – и кордебалет высыпал на сцену. Танцовщицы закружили в парах, вся сцена заполнилась всполохами света и зайчиками от блесточек на костюмах. Элен была во второй группе и старалась поддерживать синхронность. Вступление было достаточно насыщенным и, по счастью, не слишком долгим. Зависла пауза, притух свет, и, подсвеченная лишь лучом световой пушки, на сцену выбежала Эльза. Под отрывистые, но интеллигентные spiccato [3] Spiccato (итал.) – музыкальный штрих, используемый на струнных смычковых инструментах. скрипок она шла по сцене мягко и точно. Движения завораживали. Тонкие белые руки и изящные ножки, взлетая и перекрещиваясь, рисовали прекрасную картину танца. Элен не могла оторвать глаз от сестры. Да и весь зал замер, лишь гремел оркестр и луч, как примагниченный, следовал за движениями Эльзы. И, когда уже зазвучала величественная кода, а кордебалет подхватил танец солистки, публика, очнувшись, начала хлопать в такт музыке. Медь и струнные взлетели вверх, замерев в последнем аккорде, Эльза встала в последнее па, и зал взорвался овациями.

Господин Остерманн остался, если можно так сказать, неимоверно доволен. Краем глаза он весь танец наблюдал за Кохом – тот был напряжен, как барс перед прыжком: глаза следили за Эльзой, не отрываясь, рука беспрерывно теребила мундштук сигариллы. Сегодня явно кто-то будет осыпан похвалами, и Август заранее был к этому готов. Как только танец закончился, он в три прыжка оказался на сцене и, поддерживая руку Эльзы, уже кланялся, не скрывая ублаготворенную улыбку, попутно рассылая воздушные поцелуи. Триумф – дело приятное, как не верти.

Занавес выдержал несколько поклонов и наконец закрылся. Наступала основная часть бала – танцы с офицерами. В программе вечера допускались и прочие проявления уважения величию Республики, но никто не собирался кругами слушать гимн и прославлять, безусловно, мудрое руководство, а вот поднять бокал-другой во славу нации и здоровье Канцлера, согласитесь, – отличный повод разогнать кровь. Публика постепенно сбрасывала с себя официоз, офицеры веселились, танцуя с молоденькими танцовщицами, серьезные дяди растекались в улыбках при виде такой красоты, а их жены тайком любовались выправкой армейских и недоверчиво косились на старлеток.