Наталья Баклина - Гадкий утенок, или Повесть о первой любви

— Шурка, ты чего опаздываешь-то? Макароны по-флотски на ужин, быстренько ставь воду и чисть лук!

Повариха Наталья уже нарезала тазик сырой говядины и готовила электромясорубку. Мясорубка — зверь, любое мясо пережевывала как нечего делать, поэтому Наталья не сильно морочилась — напластала куски вместе с пленками и сухожилиями.

Шурочка послушно налила воду в котел, посолила, оставила закипать.

Накидала в тазик луку и принялась снимать с крупных приплюснутых головок золотистую шелуху. Шелуха сидела плотно, последние пленки приходилось буквально соскребать, и под ножом выступали капельки сока. Лук был свежий, злой, и даже нескольких капель хватило, чтобы у Шурочки защипало в носу. Из глаз запросились слезы, и она перестала сдерживаться — заплакала, отпуская на волю и обиду, и недоумение, и страх. Она даже по-всхлипывала немножко — электромясорубка гудела, что твой пылесос, все звуки заглушала надежно.

— Ну, — сунулась к Шурочке Наталья, — почистила? Давай, резать помогу Эй, а ты чего зареванная такая?

— От лука! — ответила было Шурочка, но голос дрогнул и сорвался на всхлип.

— Так, подруга, что-то ты мне не нравишься. Лук еще и резать не начинала, а уже ревмя ревешь. С Васькой, что ли, поругалась?

— Он сказал, что я курва гулящая и что такая ему не нужна-а-а-а! — Шурочка сорвалась на рыдания. Жалко себя было чрезвычайно. Она! Ему! Отдала! Самое! Дорогое! Готова была жизнь ради него изменить, а он!

— Вот говнюк! — посочувствовала Наталья. — Радовался бы, что такая девка с ним дружит! Нюрка-то исхвасталась вся, что ее сыночек городскую девку уговорил. «Перед моим Васенькой ни одна баба не устоит! Весь в отца!» Где он, тот отец-то! Сама, небось, не знает, кто ей Ваську заделал!

— Как это? — Наталья выступала так эмоционально, что Шурочка мигом перестала реветь. Действительно, про своего отца Вася не рассказывал. Сказал, что умер. — Вася сказал, что отец у него умер! — повторила она Наталье.

Может, и умер, кто его знает, — согласилась та. — У Нюрки-то муж умер, когда Лизка еще маленькая была. Так в ее койке только ленивый не валялся. Все мужики отметились, кто не побрезговал. Ей бабы деревенские даже стекла два раза в избе били! Так Ваську и нагуляла! — рассказывая, Наталья начала резать лук на мелкие кубики.

— Наташ, а ты откуда знаешь? Ты же тогда совсем маленькая была? — Шурочка принялась разрезать луковицы пополам и складывать их в таз с водой. Так меньше глаза ест.

— Так это тебе, девка, деревня. Это не город твой. Все всё про всех знают. Ты, вон, с Васькой только задружила — а уж вся деревня знала!

— Да откуда знала-то? Мы же по улице и не гуляли почти?

— Да Нюрка, говорю же, растрепала. Потом соседка ее Зинка видела, как ты ночью от Нюрки уходила. Штаны твои красные запомнила, ты ведь одна в таких ходишь, — кивнула Наталья на Шурочкин спортивный костюм.

— Слушай, Наташ, но это же ужасно! Живете, как на сцене! Или в цирке! — Шурочка перестала орудовать ножом и вытерла рукавом слезы. На этот раз стопроцентно луковые.

— Ага! И такие фокусы показываем! Людка, вон, напилась в прошлую зарплату — две недели вся деревня пересказывает, чего вытворяла!

— Это ты про нашу заведующую?

Ага! Они с Райкой из конторы шли через огороды. До тропки идти лень, видно, было — через загородку полезли. А после дождя скользко везде, лужи. Райка-то перелезла и дальше пошла, а Людка грохнулась. И как грохнулась-то! Мордой вниз, грудьми в грязь, а нога кверху задрана, в загородке застряла ногой-то. Колготки порвала, плащ свой светлый перепачкала.

Шурочка попыталась представить себе картину, как статная гордая завстоловой лезет через загородку: четыре жерди, закрепленные поперек коротких бревен, нижняя — на уровне колен, верхняя — на уровне груди. Картинка не складывалась.

— Лежит, не шевелится! — продолжала Наталья. — Райка испугалась, вернулась, стала Людку шевелить, а та матом — не трожь, мол, видишь, женщина устала. Представляешь, это она отдохнуть прилегла!

— И что?

— Что, Сашку, мужа ее, позвал кто-то. Он ее из забора вытащил, давай поднимать, а она — драться! И матом его в полный голос! Короче, потешила народ артистка наша.

— Наташ, но ведь это страшно. Все время люди тебя судят, сплетничают. И тяжело.

А ничё не тяжело. Здесь в деревне вся шелуха с человека сходит, как с луковицы, вон, — кивнула Наталья на горку луковых очисток. — И сразу видно, какая у кого сердцевина. Если чистая — так и никакая грязь не пристанет, что бы ни насплетничали. Ой, мать, заболтались мы с тобой! Ужин через полчаса! Вода искипелась! Быстро засыпай макароны! И воду на чай ставь! А я буду фарш жарить!

— Шур, а что у вас произошло-то? — Леночка Голованова смотрела на Шуру с любопытством, явно предвкушая душещипательный рассказ. Шурочка лежала на кровати, закинув руки за голову, а девчонки расположились по соседству. Элька сидела на своей койке, сдвоенной с Шурочкиной, а Ира с Леночкой расположились на Леночкиной кровати через проход. Их кровати стояли в самом углу у стеночки, остальные койки, хоть и обжитые — на спинках была развешана одежда, — пустовали. Студентки из второй группы где-то гуляли.

— Что-что. Кончилась любовь, ушла я от Васятки, — ответила Шурочка максимально равнодушным голосом.

— Да? А он об этом знает? Веселый такой ходил сегодня по зерносушилке, со мной заигрывал, — протянула Ира Зинченко и с прищуром взглянула на Шурочку: — Смотри, отобью!

— Ой, Ирка, ты не можешь без своих подначек! — вступилась за подругу Леночка. — У нее вон все глаза красные, зареванные, а ты — отобью!

— Девочки, говорю же, все кончено у нас. Глаза у меня от лука красные — целый тазик на ужин накрошила. Можете Васятку отбивать, прибивать, выбивать и забивать.

— Да ладно, Шур, не расстраивайся. Прошла любовь — и слава богу. Мы, если честно, все удивлялись, что ты нашла в этом Васятке, — подала свою реплику Элька.

— Сама не знаю. Захотелось попробовать, как это — любовь крутить.

— И как? — опять с подковыркой спросила Ира.

— Ой, Зинченко, а то ты не знаешь! Семен, что ли, до сих пор не показал, как? — опять вступилась Леночка.

— А тебе твой Перец показал уже? Или вся его любовь, как в ту ночь — в доску пьяный в полной темноте? — огрызнулась Ира.

— Девчонки, вы что? Вы чего цапаетесь? — удивилась Шурочка.

Да это они так, разминаются, не обращай внимания, — ответила Элька. — Ирка, знаешь, отчего к тебе цепляется? Вчера, как ты с танцев ушла, Семен с Перцем сказали, что из всех городских девчонок, кто приехал, самая красивая Оксана Буряк, ну, видела, из-за нее шофера подрались, а на втором месте — ты. И знаешь, — Элька внимательно разглядывала Шурочку, — они правы. Ты, действительно, очень изменилась. Стрижка тебе идет. И без очков тебе гораздо лучше.