Наталья Баклина - Гадкий утенок, или Повесть о первой любви

До совхоза добирались часов восемь. Сначала два часа по реке Томи на «Ракете», потом автобусом по пыльной дороге. Где-то на полпути в автобус зашел мужичок в синей куртке и черной шляпе и сказал, что ему нужно двадцать человек. Из их первой группы ехало всего десять — остальной народ еще не собрался после каникул, поэтому с мужичком вышла вторая группа целиком, в основном одни девчонки. После Шурочка узнала, что их определили на ферму доить коров.

Деревня, куда их привезли, называлась «Горе-ловка», а совхоз, на который предстояло работать, — «Путь Ильича». Поселили студентов в огромном спортзале при деревенском клубе. Клуб был огорожен невысоким штакетником, вход в спортзал находился рядом с танцплощадкой — низким дощатым помостом с заборчиком и дощатыми лавками по периметру. Прямо возле клуба росла огромная старая липа, под ней стоял столб с двумя рукомойниками. Чуть дальше виднелся сортир на две будочки, еще дальше тропка выводила к деревенскому пруду. Пруд был огромный, как маленькое озеро. В темной воде отражались домики «запрудной» улицы, ближе к тому берегу плавали гуси. Красота! Недалеко от берега в траве лежало бревно, стесанное сверху так, чтобы можно было сидеть.

Спортзал был на манер солдатской казармы уставлен рядами железных кроватей с панцирными сетками. Примерно треть спортзала была отгорожена брезентовыми занавесками. Они выделяли закуток для девочек, а мальчиков поселили в проходной части.

Шурочка плюхнулась на свою кровать и покачала задом. Сетка даже под ее пятьюдесятью пятью килограммами растянулась изрядно. Шурочка прилегла — ничего, так себе гамачек! Обстановка сильно напоминала пионерский лагерь — там тоже были корпуса с большими комнатами-казармами и комната мальчиков была проходной. Каждое лето Шурочка ездила в один и тот же лагерь на все три месяца, и каждое лето означало для нее новую влюбленность. Вот и сейчас, будто получив команду, сердце заныло в предчувствии любви.

«Ну, и в кого тут влюбляться?» — проводила ревизию Шурочка, сидя на лавке возле клуба. Все они там толклись в ожидании, когда их отведут в столовую. Четыре девочки и пять мальчиков. Девять человек из Шурочкиной первой группы, а десятым к ним прикрепили новенького, его звали Борис. Борис восстановился на втором курсе после армии, собирался учиться в третьей группе, но его группу отправили на сельхозработы раньше, поэтому пришлось ему ехать с ними. Девчонки уже успели прозвать парня между собой Борюсиком. Борюсик был невысокий, но симпатичный. И, главное, была в нем некоторая тайна, загадка была. Сидит себе тихонечко, улыбается легкой улыбкой, в разговоры не вступает, на вопросы отвечает односложно и смотрит внимательно так. И взрослый, уже армию отслужил, не то что их мальчишки-одногруппники, школьники вчерашние!

Шурочка еще раз провела мысленную ревизию. В кого тут влюбляться? Вовка Иванишин, хмурый, худой, с движениями Железного Дровосека, вон, жестикулирует так, будто у него в суставах смазка кончается. Явное не то. Гена Цой, высокий поджарый кореец в очках. Хороший парень, они вместе с Шурочкой учились на лыжах ходить и оба — одинаково безуспешно. И в Генкином Джамбуле, и в Шурочкином Ташкенте снег бывает раз в году по полчаса, лыжи они до сих пор видели только по телевизору. А тут, в Сибири, нате вам — сдавайте норматив на время. На почве (или на снегу?) лыжных преодолений Шурочка и Гена сдружились и даже конспектами обменивались, и лабораторные работы делали вместе иногда. Но на героя романа Гена не тянул. На него сердце не ёкало. Игорюня Жаров. Этот даже не обсуждается. Игорюня, и этим все сказано. Вон стоит, улыбается блаженно, мотня на трикотажных растянутых трениках болтается возле колен. Игорюня был немного не от мира сего. Узкие серые глазки из-под тяжелых век смотрели на мир рассеянно и близоруко, с пухлых губ не сходила вечная полуулыбка, и все его плоское круглое лицо, украшенное пипочкой носа практически без переносицы, забрызганное крапинами веснушек и обрамленное буйными рыжеватыми кудрями, делало Игорюню в лучшем случае комическим персонажем, но никак не героем-любовником.

Еще один — Вовка, Макаров. Тоже мимо. Маленький, белобрысенький, остроносенький, похож на делового ежика. Макаров выглядел от силы на шестнадцать лет, хотя был старше всех в группе, ему было двадцать два года, и он даже успел жениться.

В общем, подвела итог Шурочка, уж если и влюбляться, то в Борюсика. И тут их позвали на обед.

Деревенская столовая оказалась вполне приличным заведением. Большая бревенчатая изба делилась на три части, в одной из которых расположился магазин, во второй — обеденный зал, в третьей, судя по всему — кухня. Поварихи, одетые в белые халаты и высокие колпаки из накрахмаленной марли, стояли за хромированной стойкой-барьером и споро разливали оголодавшим студентам наваристый борщ, наваливали гуляш с рисом, наливали компот. Порции были огроменные. Тут же в сторонке стояли стаканы с молоком. Молоко уже отстоялось, и видно было, что треть стакана — сливки.

Вот это да! После их студенческой столовки, где молоко отдавало порошком, а котлеты лепили преимущественно из хлеба (Шурочка как-то взяла котлету, но она была сладкой и пахла ванилью: ее явно слепили из зачерствевших булок), совхозный обед показался просто пиршеством. И платить не надо — всех переписали в столбик, будут удерживать из зарплаты. Класс!

— Девочки, — попросила Шурочка соседок за столом, — чур, я занимаю место при кухне. Если скажут, что нужно идти поварам помогать, я иду. Ладно?

— Ладно, — пожала плечами Эльвира Абдулаева, — лично я терпеть не могу готовить.

— Ты же не умеешь стряпать, — прищурилась Ира Зинченко. — Помнишь, какой ты суп сварила?

— И кашу гречневую, — захихикала Леночка Голованова, перекидывая за спину роскошную русую косу.

Девчонки жили с Шурочкой в одной комнате в общежитии. Когда через месяц студенческой жизни им надоело давиться в столовке хлебными котлетами — после таких обедов голод возвращался слишком быстро, а изжога оставалась слишком долго, — девчонки договорились скидываться и стряпать по очереди. Так выходило и дешевле, и сытнее. Шурочка к тому времени очень хорошо умела жарить картошку, яичницу и варить суп из пакета. Девчонки умели не намного больше. Разве что Эльвира была более опытной поварихой, у нее очень болела мать, и она до института тащила на себе домашнее хозяйство и присматривала за двумя младшими сестрами. Эльвира подсказывала, чего сколько класть. Поэтому, когда Шурочка дежурила по кухне и решила сварить гречневую кашу, она честно спросила у Эльвиры, сколько брать крупы на четверых. Та сказала, что полтора стакана, и Шурочка послушно отмерила по полтора стакана на каждую. Всего шесть. И девять стаканов воды — эту пропорцию для гречки она помнила, мама объясняла. В итоге у нее сварилось полведра гречневой каши — оказывается, всего-то надо было брать полтора стакана! Правда, каша, сдобренная душистым подсолнечным маслом, получилась вкусная, рассыпчатая.