Пенни Джордан - Роковая ошибка

Он приблизился к кровати, склонился над Джорджией и, к ее изумлению, положил ладонь ей на живот. Его прикосновение было теплым и ласковым, любовь и забота, идущие от его руки, словно пронзили девушку насквозь; она невольно закрыла глаза, и по ее телу прошел легкий трепет.

– Но запомни, – негромко сказал Митч, – я такой же родитель, как и ты, и настаиваю на своем праве быть рядом с малышом… или малышкой.

– Но ведь ты не хотел ребенка. Ты ничего не знал… Ты не собирался… Ты думал, что…

– Но теперь-то я знаю, – медленно произнес он. – Теперь я знаю все.

С тех пор как Митч узнал всю правду, его отношение к Джорджии стало еще более бережным. Хотя он больше не заикался о свадьбе, но вполне недвусмысленно давал ей понять, что собирается занять в жизни ребенка отнюдь не последнее место. К ужасу девушки, он даже разоткровенничался с Луизой и сообщил ей о своем отцовстве, на что подруга, когда они с Джорджией остались одни, заметила, что ей давно следовало бы обо всем догадаться.

Джорджия видела, что Луиза просто сгорает от любопытства и желания узнать подробности романа с Митчем, но тактично не позволяет себе ни одного лишнего вопроса и довольствуется расплывчатыми объяснениями. Джорджия сказала Луизе, что однажды, незадолго до бабушкиной смерти, неожиданно для самой себя совершила опрометчивый поступок, после чего и забеременела.

Однако реакция Митча на будущее отцовство оказалась совершенно непредвиденной и немало озадачила девушку. Она предполагала, что, узнав о ребенке, он тут же открестится от них обоих, а вместо этого он явно собирался принять в воспитании малыша самое активное участие.

Нынешним утром Митч должен был уехать. Он сказал, что у него срочные дела в Лондоне. В его отсутствие к Джорджии ненадолго заглянула врач-гинеколог и, к радости пациентки, разрешила девушке вставать с постели.

– Только не стоит быть на ногах слишком долго, смотрите не переусердствуйте, – предупредила она и на прощанье добавила с улыбкой: – Конечно, если бы мистер Флет-чер был рядом, вам бы все было нипочем.

Как только врач ушла, Джорджия поднялась с постели и направилась в ванную. Через полчаса она снова была в спальне и, стоя перед зеркалом, разглядывала свое обнаженное тело со смешанным чувством изумления и благоговейного страха.

Она шутливо журила ребенка за то, что тот натворил со своей мамой, и, поглощенная этим занятием, не услышала, как вернулся Митч. Очнулась она лишь тогда, когда увидела его застывшим от неожиданного зрелища на пороге спальни.

Джорджия тут же потянулась за брошенным на кровати халатом и от смущения залилась краской… но не только потому, что он увидел ее совершенно голой: она внезапно осознала, сколь непривлекательно выглядит в глазах Митча, хотя ей самой происшедшие перемены казались прекрасными и удивительными. Не успела она прикрыть наготу, как Митч хриплым и сдавленным голосом потребовал:

– Подожди, Джорджия, не прячься от меня.

Загипнотизированная его властным взглядом, она замерла.

Когда Митч кончиками пальцев коснулся ее кожи, по телу Джорджии пробежала сильная дрожь; ребенок же, словно почувствовав, что происходит что-то необычное, сильно брыкнулся, и она чуть не задохнулась. Заметив, как Митч весь напрягся, она поняла, что он неверно истолковал ее болезненную реакцию и счел себя отвергнутым, и потому, задержав его руку, положила ее на живот, чтобы он тоже услышал, как шевелится малыш.

Джорджия увидела, как страх на его лице сменился удивлением, а потом появилось такое светлое выражение, которое, возможно, бывает только… у любящего человека.

У нее перехватило дыхание: об этой минуте она мечтала с того самого дня, когда узнала о своей беременности, – и вот она наступила; в этом миге и в этом взгляде сбылись ее самые сокровенные и недостижимые мечты о взаимной любви двух людей, связанных чистым и возвышенным чувством общности и непреложного долга перед крохотным существом, ставшим плодом их телесного единения.

Ладонь Митча покоилась на ее теле, ребенок перестал брыкаться и затих. Джорджия разжала пальцы, но Митч даже не попытался убрать руку.

Она чувствовала исходящее от него тепло и хотела придвинуться ближе, хотела, чтобы он обнял ее и не отпускал, и вдруг поняла, что прилив материнской любви и радости сменяется в ней совсем другим состоянием – пронзительным и влекущим.

Пальцы Митча гладили ее кожу, ласкали медленно и кротко, вызывая трепет желания, подсказывающий, что ей уже пора отстраниться, иначе… ее истинные чувства, к обоюдному смущению, выплывут наружу и разрушат ту новую близость, которая только что возникла. Но едва Джорджия попыталась отодвинуться, как Митч удержал ее и, к ужасу и изумлению девушки, опустился перед ней на колени и с нежностью поцеловал ее большой круглый живот.

На глазах у Джорджии тут же выступили слезы, и, еле сдерживая бурю нахлынувших чувств, она мучительно застонала. Митч поднял голову и поймал ее взгляд.

– Ну что, так дело не пойдет? – грубовато спросил он. – Но я не могу находиться рядом с тобой и не хотеть тебя. Я думал, что смогу… Что просто буду вместе с тобой заботиться о ребенке. Но не получается. – В его ровном голосе звучали боль и отчаяние. – Мне казалось, что самое страшное уже пережито той ночью, когда я поверил, что заменяю тебе кого-то другого… и твоя любовь предназначалась вовсе не мне. Я считал, что после такой закалки меня уже ничем не проймешь. Я не мог оставаться здесь, потому что любил тебя… и ужасно хотел тебя… И я уехал, потому что уж очень силен был соблазн разжалобить тебя и убедить в том, что между нами возможны серьезные отношения – ведь в постели мы прекрасно подходим друг другу. Я даже готов был наступить своим чувствам на горло и оставаться только любовником, раз это единственная возможность быть вместе. Но в конце концов я этого не сделал. Все-таки у меня есть гордость, и она меня удержала. Я уехал и думал, что больнее, чем тогда, мне уже не будет. Но оказывается, то были еще цветочки. Ты не представляешь, что я пережил, когда понял, как ошибся в тебе… Судьба моих родителей сыграла со мною злую шутку. Как я тебя обвинял за попытки увести чужого мужа! И каково же мне было узнать, что ты на самом деле ездила в больницу и ухаживала за умирающей бабушкой… Ты, наверное, меня ужасно презирала, потому и не рассказала всю правду. Луиза поведала мне, конечно без всякой задней мысли, в каком напряжении ты находилась в то время. Она и не догадывается, что сообщила мне нечто важное. И тогда мне стало ясно, что сомнения, которые терзали меня той ночью, не лишены оснований… что твоя неискушенность и нервозность во время нашей близости… – он осекся и отвернулся к окну.