Карла Кэссиди - Навек с любимым

– А ты еще не забросил свою гитару?

– Нет, хотя уже давно не играл.

– Мне так нравилось слушать, как ты играешь и поешь… – Фрэнсин вспомнила звук его голоса, глубокий и проникновенный. Даже Поппи иногда присоединялся к нему на крыльце по ночам, когда Трэвис приносил гитару, и они вместе пели старинные баллады. – Ты пел не хуже многих нынешних певцов.

Он снова улыбнулся.

– Разница, Фрэнсин, состоит в том, что я никогда не хотел быть певцом, не хотел выступать. Все, чего я хотел, так это когда-нибудь петь колыбельные своим детям.

Боль пронзила Фрэнсин, едва она представила себе Трэвиса, как он держит на руках Грэтхен и поет ей сладкую колыбельную песенку.

Если бы я осталась в Купервиле, свершилось бы это? Построили бы мы с Трэвисом совместную жизнь или нет? Не знаю. Мы оба были такими молодыми, а Трэвис был завален всякими обязанностями – у него была на ручках больная мать и младшие сестренки. И скорее всего, в его жизни молодой жене и младенцу не нашлось бы места.

Нет, я правильно поступила, что уехала и не рассказала ему о Грэтхен. В то время у. него было и так много обязанностей. А теперь уже слишком поздно.

– Мне пора идти домой, – сказала она. – Я просто чувствовала, как важно для меня, чтобы мы объявили перемирие на то оставшееся время, что я пробуду здесь.

Он кивнул.

– В этот уик-энд в городе состоится карнавал. Почему бы нам не поехать всем вместе и не повеселиться? А Грэтхен получила бы какой-нибудь подарок.

Фрэнсин замялась.

– Ладно, – наконец сказала она, несмотря на свои опасения по поводу целого дня, проведенного с Трэвисом. – Бетти что-то говорила об этом. Она жаловалась на то, что в ресторане почти никого не будет, все устремятся на карнавал, и дала мне выходной. А в котором часу мы поедем?

– Я заеду за вами около одиннадцати.

– Мы будем готовы.

Она хотела было уйти, но остановилась, так как он положил ладонь на ее руку. Повернулась к нему и мгновенно поняла, на какую опасную почву она встала.

Глаза его разгорелись чувством, которое переполняло и ее. Желание. Простое и чистое, оно прошло по всему ее телу, словно омыв его. Он обнял ее, и, когда губы его коснулись ее губ, она поняла, что именно предчувствие этого заставляло сердце ее так трепетно биться в тот самый момент, когда она вылезала через свое окно.

Жаркие, неугомонные, его губы завладели ее ртом, но она даже и не думала сопротивляться. Вместо этого подставила ему губы, позволяя сделать поцелуй более глубоким. А сама тем временем ласкала ладонями его теплую, с твердыми мышцами грудь.

Где-то в глубине сознания она понимала, что они не должны делать этого, однако не желала останавливаться. Она думала о том, что, когда вернется в Нью-Йорк, одинокая и несчастная, эти воспоминания о поцелуях Трэвиса будут поддерживать ее.

Поцелуй их все длился, и Трэвис прижимал ее к себе все крепче и крепче, одной рукой гладя ее тело под блузкой, там, где была спрятана под одеждой упругая грудь. Она чувствовала, как горяча его рука, как напряглись у нее соски, твердея от его ласки.

Огонь пробежался по жилам, и внутри забушевало пламя, которое мог потушить один только Трэвис. И когда наконец он прервал поцелуй, дыхание Фрэнсин стало быстрым, неровным. Он застонал, проведя губами вдоль ее шеи, немного задержавшись, чтобы насладиться впадинкой у плеч. С удивительной ловкостью его пальцы справились с пуговицами на блузке, а потом он провел рукой по спине и расстегнул лифчик.

Неописуемое наслаждение поглотило ее, а Трэвис тем временем стянул лифчик и накрыл ее грудь своей рукой. Он наклонил голову и коснулся ее набухшего соска языком. Она едва не задохнулась от этого нового упоительного ощущения.

Трэвис выпрямился, снова завладев ее ртом, бедра его при этом вдавились в нее, и она поняла, насколько он возбужден.

– Фрэнни… – прошептал он ей на ухо, и его теплое дыхание вызвало дрожь желания, пробежавшую у нее по спине. – Пойдем домой. Пойдем ко мне, позволь мне любить тебя.

Слова его вызвали у нее поток воспоминаний, воспоминаний о той единственной ночи, когда она полностью подарила себя ему. Она вспомнила, как он заполнил собой все ее тело и душу, как сердца их бились в унисон, как они наслаждались, в первый и в последний раз занимаясь любовью.

Она захотела снова испытать минуты неземного блаженства, но сознание подсказывало, что это не должно случиться, что она сделает глупость, если позволит Трэвису ласкать и целовать ее.

– Прекрати… – Она оттолкнула его, отступив назад. Она едва держалась на ногах. – Это безумие, – продолжила она, не удивившись, что голос ее прозвучал пронзительно и тонко.

Она не могла заставить себя посмотреть на него и вместо этого сосредоточилась на том, чтобы застегнуть лифчик и блузку.

Наконец она поглядела на него.

– Прости меня, не надо было мне позволять всему этому зайти так далеко.

Он тяжело вздохнул.

– Нельзя сказать, что ты действовала в одиночку, – ответил он. – Но ты права. Мы были готовы совершить большую ошибку.

Хотя они поступили и правильно, прервав любовную сцену, его слова разочаровали ее.

– Через пару недель я возвращаюсь в Нью-Йорк. Ничего хорошего не вышло бы, если бы мы занялись любовью, – проговорила она.

– Ты права, – угрюмо согласился он. – Не считая того, что это лишь утолило бы мое желание. – Он глубоко вздохнул. – Не стану лгать тебе, Фрэнсин. Я хочу тебя. Нам было хорошо вместе раньше, и я просто подумал, что было бы неплохо заново пережить это.

Его слова вызвали у нее в сердце боль. То, что она чувствовала, когда он держал ее в своих объятиях, когда он целовал ее, не имело никакого отношения к слову «хорошо». Это было нечто более глубокое, проникновенное.

И снова она вспомнила, почему уехала. Он никогда не любил меня достаточно глубоко. Ничего не изменилось и сейчас, несмотря на то что прошло столько лет.

– Мне надо возвращаться. Я не хочу, чтобы Грэтхен проснулась и стала меня разыскивать, – сказала она.

– Увидимся в субботу утром, – ответил он.

Она кивнула и повернулась, чтобы уйти. На сей раз он не стал останавливать ее, и, пока она шла к дому, все тело ее ныло от неутоленного желания, а сердце страдало от боли, что не любовь подсказала ему эти поцелуи и ласки. Это были похоть, страсть, воспоминания о сексуальном опыте.

Конечно, отчасти она тоже испытывала страсть, но не только это. Она интуитивно чувствовала, что если бы снова занялась любовью с Трэвисом, то, возможно, не захотела бы больше уезжать из Купервиля.

Но меня здесь ничего не держит. Поппи всего лишь терпел меня, а ровесники вечно высмеивали. Хоть я и верила, что когда-то Трэвис по-настоящему заботился обо мне, а может, до сих пор печется о моем благополучии, очевидно, он недостаточно меня любит, чтобы просить остаться. Ни тогда, ни теперь.