Кристина Ролофсон - Созданы друг для друга

– Это неправда.

– Посмотри на меня, Ари. Я – Макс Коул, рыбак. Ни мудреное электронное оборудование, ни новейшие суда, ни дорогие дома не изменят этого факта. Тебе придется принять меня таким, как я есть, – или не принимать вовсе.

Она протянула было руку, чтобы вернуть ему стеклышко.

– Ну, нет! Пусть останется у тебя. Называй его талисманом… воспоминанием – как угодно. О… как ты говорила тем вечером, в Ньюпорте?

– Последний легкий роман в истории человечества, – прошептала она.

– Да-да, «последний легкий роман в истории человечества», – повторил он с горечью. – Ты только вспомни, я готов был, черт возьми, мир перевернуть, чтобы превратить его в нечто большее.

Он прав, этого ей так просто не забыть, Ари почувствовала себя виноватой. Возвращаясь к своему месту, они объявили молчаливое, тревожное перемирие. День окончательно испорчен, даже холодное яблоко не подняло Ари настроения.

– Я вернусь следующим летом. – Провести бы ладонью по его спине, ощутить впитанное кожей тепло…

– Не хочу я больше летних романов, Ари. И не намерен остаток жизни провести подобным образом.

– Хорошо, – она понятия не имела, зачем говорит так, ведь на самом деле, ничего хорошего, – тебе и не придется. – Вздрогнув, сделала глубокий вдох. – Роман окончен.

– Объявляется посадка на рейс двести восемьдесят один до Чикаго! Всех пассажиров просим пройти таможенный контроль. Повторяю: объявляется посадка на рейс двести восемьдесят один до Чикаго!

Ари перекинула сумку через плечо и повернулась, надо проститься с родителями. Пегги промокала платком заплаканные глаза, у Расти был такой вид, будто он вот-вот разрыдается вслед за женой.

– Ну-ну, мам! – внезапно охрипшим голосом взмолилась Ари. – Ты же ко мне скоро приедешь, ты обещала!

Пегги молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова от душивших ее слез.

– Черт бы побрал эти аэропорты, ненавижу их! – Расти крепко сжал дочь в объятиях.

– Никогда, никогда не думала, – всхлипнула Пегги, – что ты уедешь! Что скажет капитан?

Ну, в последние десять дней у него хватило времени сказать все, что он хотел. Со всей независимостью, на какую была способна, Ари вскинула подбородок.

– Ему известна дата моего отлета, мама.

– Последние новости от «Миллион» были из каньона Тома, – вставил Расти. – Правда, не знаю, удался ли улов.

– Я лучше пойду, – выдавила Ари, чувствуя, что справится со своими эмоциями лишь до тех пор, пока родители не скроются из виду. – Ты не хочешь, чтобы мы подождали до вылета?

– Я вас очень люблю, – только и смогла проговорить она на прощание.

Пока протискивалась сквозь переполненный зал аэропорта, комок в горле вырос, пожалуй, до размеров бейсбольного мяча. Она постояла немного в очереди у таможни и, пройдя в зал для вылетающих, задержалась у стеклянной стены – не появился ли высокий темноволосый мужчина с синими, как океан, глазами. Страшно хочется, чтобы пришел попрощаться, – она сама не представляет, как отреагировала бы, приди он в самом деле. Нет, уж легче так! Окончательный разрыв – и мгновенное бегство. И все же глаза ее не отрывались от зала ожидания, пока не прозвучало объявление, что посадка окончена.

Вот она и улетела, конец. Макс стоял за рубкой рулевого на «Миллион» и смотрел вниз – на горы рыбы, готовой к сортировке или к возвращению в море. Громкие крики морских чаек, предсмертные судороги множества рыбин, монотонное жужжание мотора в 835 лошадиных сил – всего этого он как-то не замечал. «Она улетела, ее здесь нет…» – только это проносилось у него в голове. Он все повторял и повторял эти слова – в унисон со скрипучим голосом гидравлической лебедки, безостановочно, час за часом тянувшей сети.

Он мог бы быть дома, мог бы задержать ее, – если бы не аппендицит Джерри… Да нет, это вовсе ничего не значит. Ари с самого начала ясно дала понять; никаких обязательств, никаких сожалений, никаких рыбаков. Она сделала свой выбор, он сделал свой, – значит, конец всему.

Макс вернулся назад, в тесноту душной машинной рубки. Засунув руки в карманы брезентовой куртки, он молился лишь об одном, чтобы боль ушла как можно скорее.

К разнице во времени в два часа долго привыкать не пришлось. Ари поднималась рано, проглатывала ленч в десять, а к половине десятого вечера уже зевала. Дни текли длинные, переполненные факультетскими собраниями, бумажной работой, новыми классными планами и расписаниями; встречи с друзьями как-то не очень разнообразили жизнь.

За всю осень она ни слова никому не промолвила о Максимилиане Коуле. Куда проще собирать по кусочкам свое разбитое сердце, если при этом нет зрителей и ничья жалость не нарушает тяжелого процесса выздоровления – все равно придется через него пройти. Любоваться видневшимися на горизонте Скалистыми горами времени не хватало. Ясные, зябкие рассветы Монтаны – от них лишь покрываешься мурашками, когда бежишь на работу; огромное звездное небо ничуть не помогает уснуть, когда, измотанная за день, падаешь, наконец, в постель. В самых страшных своих предчувствиях она вообразить себе не могла такой боли.

Телефон зазвонил в тот момент, когда Ари вручила гостинцы Хэллоуина [3]последнему из посетителей: среди них оказались на этот раз крошечный розовый кролик, страшенный монстр, самый настоящий скелет и причудливый то ли рокер, то ли панк, то ли то и другое вместе. Было, как всегда, раздолье для детей, и ребятишки начали звонить в дверь, едва сгустились сумерки.

– На здоровье! – крикнула она еще раз на прощание и побежала через малюсенькую гостиную к дивану: закончив разговор в прошлый раз, бросила переносной телефон на подушку.

– Алло!

– Ари, слава Богу! – раздался голос Пегги.

– Что случилось? – У Ари похолодело в животе, пока она дожидалась ответа Пегги. – Что?

– Макс, дорогая. Мы подумали – ты должна знать…

– Знать что?

Заговорил Расти по параллельному телефону.

– Дело в том, солнышко…

Продолжала скороговоркой Пегги:

– Разразился очень сильный шторм, и «Леди Миллион» пропала.

– А Макс?

– На борту. Вместе с Джерри.

– Когда?

– Уже два дня, – ответил отец. – Но надежда не исчезла. Оба парня – отличные моряки и знают, что делают.

Кому же не известно – это вовсе не гарантирует, что они останутся в живых. Но больше отец ничем не мог ее успокоить, и она была благодарна ему за ту крошечную надежду, что дарили его слова.

– Да, Макс всегда знает, что делает. – Она бессильно опустилась на диван.

– Мы подумали, что ты должна знать, – повторила Пегги.

То есть ты должна быть готова – вот что это значит. Голос раздавался как-то далеко-далеко, и Ари поняла: мать плачет и пытается это скрыть.

– Нам всем нужно сейчас молиться за этих ребят.