Ольга Лазорева - Аромат рябины

Однажды ночью Валентин проснулся оттого, что прямо ему в лицо светил яркий круг. Перед сном он забыл задернуть шторы, и сейчас всю комнату заливали потоки лунного света. Открытая настежь балконная дверь показалась ему фосфоресцирующим провалом в неизвестность, и Валентин, словно загипнотизированный, медленно встал с дивана и пошел в этот провал. На балконе он окончательно очнулся и поднял лицо вверх. Круглый лунный диск висел прямо над ним. В безоблачном небе мягко светили звезды. Тишина стояла нереальная.

«Каково-то сейчас на кладбище?» — неожиданно подумал Валентин и отчего-то улыбнулся. «Сходить, что ли?» — пришла ему в голову странная мысль, но он тут же отогнал ее.

Вдруг Валентин услышал какой-то шорох, перешептывания и замер, прислушиваясь. Скоро раздались весьма характерные постанывания, и Валентин, подойдя к краю балкона, увидел, что его соседка снизу стоит на четвереньках на полу балкона голая, а сзади пристроился ее спортивный дружок. Валентин чуть не расхохотался, но сдержал себя. Потом сходил в комнату за стулом, прихватив пиво и сигареты, и устроился с комфортом. Яркий лунный свет отлично освещал происходящее и позволял рассмотреть картину во всех подробностях.

«Будто порнушку смотрю и не самого лучшего качества», — думал Валентин, потягивая пиво и ни на секунду не отрываясь от происходящего.

Вначале это слегка возбудило его, но потом стало немного противно, особенно от вида вихляющего голого мужского зада.

«И когда они только кончат? — с легкой досадой думал он. — Ишь как стараются! А зачем, собственно? Что их толкает друг к другу? Только инстинкт».

Он закурил и впервые отвел от пары глаза, скользил взглядом за струйкой дыма, тающей в лунном свете.

«Взять хоть рекламу. Все эти дезодоранты, нижнее белье, духи, крема от морщин и прочая чепуха только для одного — возбудить нас, самцов. Мы должны оплодотворять, чтобы родились подобные нам. Все эти нетленные произведения о великой любви только для одного — чтобы мы поверили во что-то вечное, высокое и попались в ловушку: оплодотворять и рождать нам подобное. Да что ни возьми, подоплека одна. Господи! Как скучно! — Он закурил еще одну сигарету. — И эти вон как стараются! Ишь как пыхтят. Прямо смешно слушать».

Валентин вдруг приподнялся, склонился через перила и крикнул:

— Давай уже кончай! Надоело тебя слушать, долгоеб недоделанный!

Внизу тут же воцарилась тишина. Потом девушка, испуганно вскрикнув, освободилась от партнера и скрылась в комнате. Парень встал, посмотрел вверх и, увидев улыбающуюся физиономию Валентина, зло проговорил:

— Исчезни, мразь! А то хуже будет. Мы тебе яйца живо открутим, узнаешь, как подглядывать. Понял, козел?

— Я-то, может, и козел, зато не такой долгоеб, как ты. У меня девушки быстро кончают и удовольствие получают, не то что у некоторых недоумков. Поучись грамотно трахаться!

И Валентин, громко расхохотавшись, ушел с балкона. Он лег на диван, но отчего-то никак не мог забыть разъяренное лицо парня и буквально давился от смеха. Потом все-таки уснул.

Утром все происшедшее уже не казалось ему таким смешным. Наоборот, он увидел последствия в самых мрачных тонах. Валентин проболтался целый день по улицам, боясь возвращаться в квартиру. Он пришел, когда совсем стемнело. Благополучно зайдя в дом, он тихо проскользнул к себе, наскоро принял душ и улегся в постель. Но уснуть не смог. Валентин лежал на спине и глядел в потолок в каком-то тупом оцепенении. Мысли его текли медленно и были пугающе безысходными. Под утро он понял, что жизнь ему окончательно опротивела, но смерть представлялась как что-то далекое, хотя и неизбежное. На рассвете Валентин забылся в странном, похожем на явь, полусне и проснулся около полудня разбитым и опустошенным. Он с трудом встал, нехотя оделся и умылся. Выпив чашку очень крепкого кофе, вышел из квартиры. Стояла совершенно немыслимая жара. Валентину показалось, что не только земля, но даже асфальт и стены домов плавятся и источают одуряющий тошнотворный запах испарений. Он добрел до ближайшего магазина и купил холодного пива. Затем под обжигающими лучами солнца потащился по улице без всякой цели. Народу было немного, а Валентину, который уже выпил одну бутылку пива и принялся за вторую, вдруг приспичило с кем-нибудь пообщаться. Ему было все равно с кем, лишь бы поговорить и услышать что-нибудь в ответ.

Вначале он пристал к двум девчушкам-подросткам, облизывающим мороженое с палочек. Но они, глянув на него испуганно, тут же скрылись за углом ближайшего дома. Тогда он начал выяснять, который час, у молоденькой мамаши с коляской, которая также чего-то испугалась и, не ответив, ускорила шаг. Валентин подсел в скверике на лавочку к какому-то деду и завел разговор о погоде, на что дед, внимательно посмотрев ему в лицо, грубо сказал, что денег на опохмелку не дает из принципа и чтобы Валентин катился отсюда к «чертовой матери». Валентин мгновенно обиделся и замолчал. Потом достал из кармана мятую купюру и сунул деду в карман рубахи со словами: «Вот тебе, дедуля, прибавка к пенсии». Потом встал и пересел на соседнюю лавочку.

— Ты чего это? — возмутился было дед, доставая купюру.

Но увидев ее достоинство, тут же замолчал и хитро заулыбался. Затем суетливо поднялся и, пробурчав: «Спасибо, внучек. Дай бог тебе здоровьица!» — удалился из сквера на предельной скорости. Валентину стало и грустно и смешно одновременно. Он вздохнул и достал сигареты.

В этот момент на место деда уселась парочка, и Валентин переключил внимание на нее. Мужчина был, несмотря на жару, в белой праздничной рубашке, застегнутой на все пуговицы, и при галстуке. Лицо у него было самое обычное, маловыразительное. Валентин решил, что ему около сорока лет. Спутница его выглядела моложе лет на пять. Она кокетничала и глупо хихикала, без конца ерзая на скамейке и незаметно прижимаясь к мужчине. Одета она была для своего возраста крайне странно. Бархатное ярко-синее платье с очень пышной короткой юбкой высоко открывало ее полные белые ноги с круглыми коленями. Модель была скорее всего предназначена для какой-нибудь стройненькой школьницы-выпускницы и на расплывшейся фигуре дамы за тридцать выглядела нелепо. Впечатление довершали белые, сильно открытые и казавшиеся детскими босоножки на низком квадратном каблуке. Валентин окинул парочку презрительным взглядом и, заметив, как мужчина положил руку на полные плечи спутницы и покрепче прижал ее к себе, ехидно усмехнулся. Но что-то цепляло его взгляд в лице женщины, и он вновь пристально посмотрел на нее. Лицо ее, чуть одутловатое и уже начинающее увядать, было очень милым, а растрепанные, завитые, как у куклы, кудряшки пепельного оттенка придавали ему какую-то странную беззащитность и трогательность. У Валентина мелькнуло в мыслях, что эта женщина давно одинока, бездетна, никогда не была замужем; что она безумно хочет ребенка; что этот мужчина ее последний шанс; и она сделает все, чтобы не упустить его. Он же просто хотел ее, как самец, хотел сейчас же, немедленно, и если бы можно было, то прямо на этой лавочке. Валентин увидел, как он одной рукой периодически довольно сильно жмет ее плечо, а другой будто нечаянно касается открытых колен. Валентину стало грустно. Он отвернулся и закурил.