Вайолетт Лайонз - Дар небес

Только сейчас Дженис сообразила, что на ней надета лишь коротенькая, до середины бедер, и вообще более похожая на футболку сиреневая ночная рубашка. А это значит, что когда он вошел в ванную, а она стояла, склонившись над раковиной…

Дженис никогда не подозревала, что способна краснеть всем телом, но именно так сейчас и произошло. В одно мгновение кровать показалась ей вдруг надежным и желанным укрытием, где можно, по крайней мере, натянуть по самый подбородок одеяло и спрятаться от беззастенчивых взглядов Адама.

— Осторожно, ради бога, не упади! — закричал он вслед, когда она опрометью кинулась из ванной, обо что-то споткнувшись на бегу. — Ну, — продолжил он, когда Дженис уже лежала под теплым одеялом, высунув наружу один лишь нос, и чувствовала себя хоть в относительной, но безопасности, — не желает леди выпить что-нибудь, кофе, например?

— Ты хочешь, чтобы меня стошнило прямо на одеяло? — с содроганием откликнулась Дженис. — А именно это и произойдет, если я почувствую в этой комнате хотя бы запах… не хочу вслух произносить этого слова! Впрочем, могу согласиться на слабозаваренный чай, ну, и на пару тостов в придачу.

— Хорошо, пять — десять минут — и я вернусь… Нам надо о многом поговорить.

«О многом поговорить!» — эхом отзывались в голове Дженис слова Адама, пока она, свернувшись клубочком, вслушивалась в удаляющиеся шаги на лестнице. Она представления не имела, о чем именно хотел с ней поговорить Адам, и, кажется, совершенно не желала этого знать.

— Между прочим, как ты попал в дом? — спросила она, едва он снова возник на пороге.

Она понимала, что всего лишь оттягивает неизбежное, но надеялась выиграть несколько минут, а там, подкрепив силы чаем и тостами, можно было что-нибудь и придумать.

— Открыл дверь и вошел, — просто ответил Адам и водрузил поднос на столик возле кровати. — Ты забыла запереть дверь, не говоря уже про засов. Чертовски легкомысленный поступок!

— Между прочим, я очень устала к вечеру! И потом, мне показалось, я закрывала дверь…

— А оказалось, что нет.

Адам подал ей чашку чаю, взял в руки другую и, закинув ногу на ногу, откинулся в кресле напротив.

— Собственно, я и хочу поговорить о причинах твоей усталости. Впрочем, усталость — слишком мягкое слово. Вид у тебя — как у полупридушенного котенка.

— Спасибо за комплимент, — покраснев до корней волос, отозвалась Дженис. Отломив от тоста кусочек, она макнула его в чай.

Конечно, она и без зеркала знала, как ужасно выглядит после двух недель токсикоза: мешки под глазами, мертвенная бледность, тусклые и безжизненные, похожие на паклю волосы, да плюс еще эта ношеная-переношенная ночная рубашка.

— Оливия, — брякнула она, — надо полагать, выглядит на высший класс! — И тут же прикусила язык, заметив, каким мрачным стало лицо Адама.

— Во-первых, я не видел Оливию уже больше месяца, — сказал он голосом, не предвещающим ничего хорошего, и Дженис вдруг захотелось спрятаться от пронизывающего насквозь взгляда его синих глаз.

Инквизитор! — мстительно подумала она, хотя в мягком синем свитере, голубых вельветовых брюках, небрежно закинувший нога на ногу Адам менее всего должен был напоминать следователя или палача. Наоборот, выглядел таким привлекательным!..

— А во-вторых, — продолжал он, — у тебя в отличие от нее есть вполне уважительные причины выглядеть и чувствовать себя скверно. Ты беременна?

— После стриптиза со спецэффектами, свидетелем которого ты стал, было бы глупо отрицать это, — пробормотала Дженис, чувствуя, что ей решительно не нравится выражение «скверно выглядеть», звучащее из его, Адама, уст. Впрочем, в своем самоуничижении она достигла такого дна, что жаловаться на кого-то другого было бы просто смешно.

— И все же ты собиралась поставить меня в известность о своем состоянии? — продолжал свой допрос Адам.

После полутора месяцев его отсутствия и полного молчания его вопрос показался ей по меньшей мере оскорбительным.

— Трудно поставить в известность незримого духа, — горько усмехнулась она. — И, кстати сказать, если тебя так тревожили последствия той ночи, почему ты сам не попытался связаться со мной?

— А я и пытался, — резко отозвался Адам. — Я звонил бог знает сколько раз, но либо никто не подходил к телефону, либо он был просто отключен.

— Тогда мог бы и заехать, — огрызнулась Дженис, отхлебнув глоток чая.

Неужели в течение всех этих вечеров, которые она проводила в школе, с головой уйдя в репетиции, собрания, изготовление рождественских карнавальных костюмов и прочую школьную рутину, он действительно пытался связаться с ней? Дженис не стала признаваться, что, возвращаясь совершенно разбитая домой, она тут же отключала телефон, сворачивалась в кровати клубочком и проваливалась в сон, а поутру регулярно забывала снова подключить аппарат.

— Трудновато заехать в Гринфилд, когда находишься на другом конце света, в Калифорнии, — обиженно произнес Адам. — Мне пришлось больше месяца проторчать в Штатах. Я вылетел туда через два дня после того, как…

Он запнулся, и Дженис безжалостно закончила:

— …После того, как переспал со мной!

В конце концов, с удовлетворением подумала она, пригубив чай, он не может лишить меня права называть вещи своими именами!

— Да. Когда я вернулся утром домой, — терпеливо продолжил Адам, — то узнал, что возник ряд серьезных проблем с только что подписанным контрактом, и, чтобы спасти положение, мне пришлось лично вылететь в Штаты.

— Ты бы мог сказать все это, когда зашел в школу, — с грустной усмешкой ответила Дженис. — Но тебе важно было сообщить об отъезде партнеру по теннису, до меня тебе не было дела.

— Не было никакого партнера по теннису! Да и ты сама не дала мне возможности сказать тебе хоть что-то. Ты отказалась сесть в машину, прогнала прочь! А каких вещей ты наговорила обо мне своей подруге? После таких откровений другой просто развернулся бы и ушел!

«Что ж ты не ушел?» — чуть было не спросила Дженис, но опомнилась. В конце концов, он пытался до меня дозвониться — и не откуда-нибудь, а из Калифорнии. Это пусть немного, но реабилитировало Адама в ее глазах.

Впрочем, следующая его реплика опять все испортила.

— А еще я послал тебе цветы.

— Цветы? — Голос у нее зазвенел, как разбившееся на мелкие осколки стекло. — О да, ты послал цветы!

Удивительно, как же она забыла про цветы? Их доставили под расписку тем же самым вечером, буквально через пять минут после ее возвращения из школы — гигантский букет белоснежных роз, стоивший, поди, целое состояние. В приложенной к нему записке было написано: «Спасибо за кофе!». Именно так: за кофе. Издевательство, да и только! Удивительно еще, что, прочитав ее, Дженис не выкинула букет на помойку, — наверное, потому лишь, что цветы все равно не влезли бы в ее мусорное ведро.