Кэтти Уильямс - Друг детства

— Ну хорошо. — Ей совсем не нравилась идея оставить Джеймса у себя на пару дней. Главным образом она не нравилась ей потому, что Элли не доверяла себе.

Кроме того, она не доверяла и ему. Вообще-то он сегодня был очень вежлив, не спорил с ней, не делал своих издевательских замечаний — в общем, идеальный гость. А сейчас… сейчас он вряд ли был опасен, так как даже ходить почти не мог.

— Может, принести тебе попить? Или поесть?

— Ну, мы вроде бы еще не пробовали праздничный пирог, не так ли?

Она принесла ему кусок пирога и чашечку кофе, а затем уселась на стул, стоявший возле окна.

— Прекрасный пирог, — заметил он. Очевидно, боль в спине не повлияла на его аппетит.

— Только чересчур сладкий.

Поставив тарелку на край кровати, Джеймс попытался отхлебнуть кофе, однако это ему практически не удалось.

— Прошу прощения, что твой день рождения закончился так плохо, но…

— Перестань. — Она забрала тарелку и чашку и направилась к двери. Потом повернулась к нему и сказала: — Если тебе станет хуже, покричи мне. Если захочешь почитать, вот лампа и журналы, хотя они, наверное, не в твоем вкусе.

Элли выключила верхний свет и нажала кнопку ночника.

Позже, засыпая, она думала о Джеймсе. И утром проснулась с мыслями о нем.

Когда она зашла к нему, он был все еще в постели, хотя уже не спал. Кроме того, он был без рубашки.

— Я вижу, ты сам смог раздеться, — сказала Элли и отвела глаза в сторону. Она подошла к окну, раздвинула занавески, и в комнату хлынул яркий солнечный свет.

— С большим трудом, — ответил Джеймс. Его глаза неотступно следовали за ней.

— Как самочувствие?

— Боюсь, не намного лучше. Нет ли у тебя чего-нибудь болеутоляющего?

— Я думаю, мне следует осмотреть твою спину, чтобы решить, не нужно ли обратиться в неотложку.

— Какие у тебя планы на сегодня? — спросил Джеймс, уклоняясь от ответа.

— О, мне есть чем заняться. Как думаешь, ты сможешь встать к завтраку?

— Наверное, тебе придется покормить меня здесь, — сказал он слабым голосом.

Если бы она не знала его так хорошо, то решила бы, что он притворяется. Но Джеймс Келлерн просто был человеком не того сорта, чтобы долго терпеть беспомощное состояние. Кроме того, зачем ему нужно было прикидываться больным?

Она вернулась через пятнадцать минут с тостами и яичницей и помогла ему принять удобное сидячее положение. Когда она поставила перед ним поднос и собралась уходить, он сказал довольно настойчиво:

— Мне ужасно трудно шевелиться. Не могла бы ты помочь мне?

После того как с завтраком было покончено, он попросил ее:

— Может быть, ты сделаешь мне массаж? Вчера вечером мне просто было очень больно, но сейчас, я думаю…

Удастся ли ей сегодня выйти из квартиры? — подумала Элл и.

Она разыскала мазь и, вернувшись с ней, обнаружила, что он лежал на животе и был обнажен не только выше пояса.

Элли начала втирать мазь и через некоторое время сообщила ему, что не находит у него на пояснице никаких подозрительных опухолей.

— Однако все еще чертовски больно, — сказал Джеймс. — Чуть ниже, пожалуйста.

Во время массажа он пытался поддерживать с ней разговор, рассказывая разные мелочи о ее отце. Она тоже отвечала ему, и ее голос казался спокойным, но глаза были прикованы к его обнаженному телу, а то, что было недоступно ее взору, восполнялось живым воображением.

— Ну все. — Элли встала и закрыла баночку с мазью. — Мне правда пора идти: у меня полным-полно дел. Если тебе станет лучше, позвони и вызови такси. Совсем незачем дожидаться моего прихода.

Джеймс перевернулся на спину и посмотрел на нее.

— У тебя здорово это получается, — пробормотал он лениво, и она покраснела. — Если мне будет лучше, то я, конечно, уйду. Не хочу доставлять тебе лишние хлопоты. Но все же, если вдруг я буду еще здесь, когда ты вернешься, не могла бы ты купить для меня сегодняшний выпуск «Файнэншл таймс»? Я еще люблю просматривать «Дейли телеграф» и «Таймс».

— Что еще? — Она удивленно подняла брони. — Может быть, несколько интересных книжек и пижаму?

— Я никогда не сплю в пижаме. — Он усмехнулся, наслаждаясь ее смущением от сообщенной им этой интимной подробности.

Когда Элли наконец вышла из квартиры, она не могла точно сказать, что именно чувствует: то ли раздражение, то ли растерянность, то ли беспокойство, то ли все это, вместе взятое. Она пробежалась по магазинам, однако мысли ее были совсем о другом, а именно: о Джеймсе Келлерне.

Ее пугало то, что он еще будет в квартире, когда она вернется. Но с другой стороны, мысль о том, что он может уйти в ее отсутствие, наполняла ее унынием и обидой. Она сама не знала, чего хотела. Душевного спокойствия? Или чего-то другого?

Когда несколькими часами позже Элли возвратилась домой и увидела, что его пиджак все еще висит на спинке дивана, она облегченно вздохнула. И тут же укорила себя за такую реакцию. Неужели, недоумевала она, я получаю удовольствие от своей боли? Это ведь как сыпать соль на свежую рану. Каждая минута, проведенная с Джеймсом под одной крышей, усиливала ее муку. Так почему же тогда она обрадовалась, что он не ушел?

Элли прошла на кухню, разложила по местам покупки и прослушала сообщения на автоответчике. Одно из них было от Генри: он напоминал ей о свидании сегодня вечером. А она уже успела и забыть про это! В общем-то ей хотелось дать понять Джеймсу, что она в квартире, но не торопится нанести ему визитвежливости. В конце концов она, предупредительно постучав, зашла к нему в комнату с газетами в руках.

— Извини, — сказал он, но в его голосе не было особого раскаяния, — я думаю, мне нужно полежать еще одну ночь — и все придет в норму. Я решил, что лучше не торопить события. О! Ты принесла мне газеты! Замечательно!

Он быстро просмотрел «Файнэншл тайме» и заметил, обращаясь как бы в пустоту:

— Ненавижу надоедать людям…

— Но тебе все-таки пришлось преступить свою гордость и стать надоедой, не так ли?

Он послал Элли чарующую улыбку. А Элли уставилась на него, сложив руки на груди. Как он смеет выглядеть таким довольным и спокойным? Не раздражало, что она не может так же естественно реагировать на эту ситуацию. Для нее она была как нож в сердце. Если бы она могла реагировать на него так же безразлично, как он на нее, то не стояла бы здесь с чувством, что вся ее жизнь рушится. Она была бы бодрой, довольной, вежливой и веселой. Дело в том, что он охладел к ней, тогда как она увязла в своей любви к нему еще больше.

— Может быть, принесешь мне чашечку чая?

— Ты становишься просто несносным пациентом, — сказала ему Элли, и он вновь улыбнулся ей.

Но конечно же, она принесла ему огромную кружку чая и три сэндвича с ветчиной и салатом, которые он съел с умопомрачительной быстротой. Джеймс подвинулся, освободив около себя место, чтобы она могла сесть, но Элли предпочла стул у окна. За едой он начал болтать на разные отвлеченные темы. Незаметно для себя Элли вскоре обнаружила, что тоже оживленно участвует в разговоре. И только когда за окном начало темнеть, она наконец встала со стула с легким вздохом.