Джулия Джеймс - Продажная любовь

Энн продолжала ошеломленно молчать.

— Ты думала, это останется в тайне? — он зло засмеялся. — К твоему сведению, всеми финансовыми делами мамы занимаюсь я. Все ее банковские счета проходят через меня. И теперь скажи мне, — он сильно тряхнул ее, — какую ложь ты сочинила, чтобы она выложила такую огромную сумму?

Глаза Энн вспыхнули.

— Это подарок! И я никогда, никогда не просила! Я даже не знала об этом, пока не вернулась сюда и не нашла чек в почтовом ящике.

— По которому ты, конечно, получила деньги, — прошипел Никос.

— Конечно, получила. Так же, как по чеку, который ты дал мне, чтобы ехать на Соспирис, и по тому, который дал, когда забирал Ари.

— Чтобы обеспечить себе шикарную жизнь на деньги других людей?

Взгляд его упал на паспорт и дорожные документы на столе.

— И теперь ты, вполне обеспечив себя, отправишься путешествовать, — он брезгливо снял руки с ее плеч. — Куда на сей раз? Карибские острова? Мальдивы? Южные моря? Куда-нибудь в очень шикарное место? Так куда? — презрение сочилось из него, смешанное со злостью и гневом.

— В Южную Африку.

— Южная Африка? — кривляясь, передразнил он. — По-моему, сейчас не сезон. Лучше подожди, когда настанет зима в Европе. На Игольном мысе самая мягкая погода в декабре.

— Я не собираюсь на Игольный мыс. Я еду вглубь, не на море. Во внутренние районы.

— А, сафари! — он издевался, уничтожал ее.

— Нет. Я возвращаюсь на работу.

— Работать? Да ты не знаешь значения этого слова. И какая же это такая «работа»?

— Я преподаю. Преподаю учителям. И еще работаю с детьми.

Он зло, с издевкой расхохотался:

— Так я и поверил! При всех деньгах, которые тебе удалось взять у моей доверчивой мамы, ты безбедно проживешь уж не меньше двух лет!

Энн прикрыла глаза. Хватит! Достаточно с нее! Открыв глаза, она взглянула на него:

— Эти деньги не мне. Так же, как и те, которые получила на поездку на Соспирис, и те, которые получила четыре года назад! Я отдала их. Все. На благотворительность.

Он застыл. Потом снова хрипло рассмеялся, саркастично:

— Благотворительность? Как же ты закручиваешь свое вранье. Никто, слышишь, никто не дает таких денег на благотворительность. Никто не дает на благотворительность миллион фунтов, живя в такой нищенской, убогой трущобе.

Губы Энн крепко сжались. Она рывком вытащила пакет, лежащий под дорожными документами:

— Прочти это, прочти! И не смей говорить мне, что я сделала и чего не сделала с твоими деньгами!

Он открыл пакет все с тем же выражением злости и презрения. Но когда рассматривал содержимое, злость и гнев на его лице сменились растерянностью, удивлением, абсолютным непониманием. Недоуменно смотрел он на тонкую цветную брошюру, лежавшую сверху. Затем что-то произнес по-гречески, она не могла понять смысла, но по интонации было ясно, что Никос потрясен, шокирован, запутан.

Он поднял глаза и посмотрел на Энн ничего не выражающим взглядом. Потом заговорил так, как будто каждое слово давалось ему с огромным трудом:

— Ты построила на эти деньги приют?

— Да.

Брошюру, которую он держал в руках, украшала фотография с изображением толпы темнокожих смеющихся ребятишек. За их рядами были видны два больших здания, в центре между ними здание поменьше, а поодаль еще одно небольшое строение. Все утопало в садовых деревьях, светило яркое африканское солнце. Над входом каждого из больших зданий виднелись яркие цветные буквы. Никос провел пальцем по надписям:

— «Дом Андреаса», «Дом Карлы», — прочел он совершенно бесцветным голосом.

Энн ответила так же буднично:

— Один дом для мальчиков, другой для девочек. Между ними школа. А тот дом подальше — больница. Потому что очень много тамошних детей — сироты, зараженные СПИДом, или носители ВИЧ, Они нуждаются в постоянной медицинской помощи, в лечении. В больнице принимают и местных жителей. Сюда пошли деньги, которые ты давал, — она тяжело вздохнула. — Сюда я и поехала, отдав Ари. У благотворительной организации, в которой я работаю, очень много приютов по всей Южной Африке. Множество детей нуждается в помощи. А на деньги, которые так щедро дала твоя мама, можно построить еще один приют. И содержать его. Твоя мама невероятно, потрясающе добра… — ее голос сорвался.

— Ты сказала ей? О благотворительности? О своем участии?

— Она спросила, что я делаю. И я ей рассказала. Почему нельзя? Но, Никос, я никогда не просила денег. И, я тебе уже сказала, даже не знала об этом чеке, пока не вернулась в Лондон. Вместе с чеком она прислала такое чудесное, доброе письмо. Такое же доброе, как и то, которое она написала, когда уговаривала меня отдать ей Ари.

— Я думал, тебя убедили мои деньги, — было что-то странное в звучании его голоса.

Энн покачала головой.

— Если бы я не узнала из письма миссис Теакис, как будут любить Ари, как будут его беречь и дорожить им, если бы не поняла, как отчаянно она надеется, что внук поможет пережить потерю сына, я ни за что не отдала бы Ари! Я уже работала в лондонском офисе этой благотворительной организации и планировала когда-нибудь поехать в Африку. Это было до того, как появилась Карла. Беременная. В депрессии. Все так хорошо складывалось: после письма Софии я понимала, что вы можете дать Ари больше, чем я. И что я не имею права лишать его жизни в семье. И что и Андреас, и Карла хотели бы для него этого. А тут еще деньги, которые пойдут на благотворительность… Я сумею помогать детям, таким же сиротам, как Ари, только о них некому заботиться. И мне будет легче… от этого. Единственное, что было ужасно, — оторвать от себя Ари, моего родного малыша. Но для него…

Энн пытливо заглянула в глаза Никосу, но они были затуманены.

— Ты сказала моей матери, почему не сказала мне? — его голос по-прежнему звучал странно, почти незнакомо.

— Ты не спрашивал, — тяжело вздохнула Энн. — И так отвратительно ко мне относился. Я не понимала, зачем мне оправдываться перед тобой. Это ведь так, правда? И даже сейчас ты обвинял меня во лжи.

Он сжал губы, но не от гнева:

— Ты же могла сказать мне в Париже, когда я говорил тебе, что понимаю, почему ты могла взять деньги.

— Я собиралась. Но… была смущена…

— Смущена… но не так уж сильно. Смогла остаться со мной, когда я попросил тебя, — напряженность в его голосе стала сильней. — Я не могу, не имею права просить тебя вернуться ко мне. Я это понимаю. И теперь вижу… — его голос сорвался. Он глубоко, почти горько, вздохнул и снова посмотрел на брошюру. — «Дом Андреаса», «Дом Карлы», — нараспев произнес он все тем же странным голосом.

— Я просила, чтобы дома назвали в память твоего брата и моей сестры, — спокойно сказала Энн.

Никос вновь поднял взгляд на Энн. Такого выражения в его глазах она никогда не видела.