Джекки Мерритт - Ранчо в Монтанне

— В идеале детям нужны оба родителя, но мой отец хорошо справлялся, — сказала она мягко. — Ведь и вы с твоей матерью любили друг друга?

Слейд сел, вытянул длинные ноги и задумчиво уставился на огонь.

— На самом деле я плохо знал ее. Думал, что знаю, но все это вон как обернулось — ложью.

— Но не все было ложью, Слейд. Не надо так думать. Ее чувства к тебе были настоящими. Они не имели никакого отношения к…

Он пристально посмотрел на нее.

— Не берись судить о том, чего не знаешь, Трейси. Все, что тебе известно, ты прочла в этом дневнике и услыхала от Рейчел. Ничего другого, кроме этого, ты знать не можешь.

— Ну да, я согласна, но…

Слейд снова перевел взгляд на огонь.

— Мы не были с матерью очень близки. Я думаю, мы оба старались, но нам никогда это не удавалось, — сказал он спокойно.

Трейси почувствовала боль в сердце.

— О, Слейд, мне так жаль, — прошептала она.

Однако он не хотел, чтобы его жалели, и грубо заявил:

— Тоже мне, подумаешь, велика беда… Трейси была потрясена. Это не беда? Мальчик вырос во лжи об отце, с матерью, которая не дала ему почувствовать себя любимым ребенком. И все это — пустяки? Неудивительно, что он так сдержан в своих эмоциях. Все свои чувства и любовь он перенес на ранчо, разве это не естественно? Для него Дабл-Джей стало олицетворением надежности, защищенности.

— Но ведь с ним была и Рейчел, и она должна была играть большую роль в его жизни.

— А Рейчел была тебе близким человеком? — спросила Трейси спокойно, осмелившись вернуться к этому деликатному вопросу.

Слейд на минуту задумался, прежде чем уклончиво ответил:

— Думаю, да.

Трейси вздохнула, видя, что существует еще и стена между Слейдом и его чувствами. И вздрогнула, когда он резко повернулся к ней и коротко спросил:

— А как насчет нас? Ты, очевидно, удовлетворена, что я не сын Джейсона Мурленда. Этого достаточно?

— Достаточно для чего, Слейд? Он сделал глубокий вдох.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Надо думать, он не считает, что предложения делаются именно так? Он спросил ее об этом, словно хотел узнать, который час. Они сидели по крайней мере в пяти футах друг от друга, и между ними было столько недоговоренного. Вид у Слейда такой удрученный, словно ничего, кроме отказа, он и не ждет. Неужели он уже и не надеется получить от жизни что-либо другое, кроме еще большей боли в сердце?

— Я не думаю, что мы готовы к разговору о женитьбе.

— Говори о себе. Я готов. Я хочу тебя, Трейси.

— Ты хочешь спать со мной, Слейд. Это прекрасно решает проблему ночей, а как насчет дней?

Он нахмурился, явно сбитый с толку.

— Что ты хочешь сказать? Она искала нужные слова, чтобы он ее понял.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что сегодня вечером мы впервые обедали вместе? Ты сознаешь, что мы почти не разговаривали нормально? Я и отдаленно не представляю себе твоих вкусов.

Он наблюдал за ней со странным блеском в глазах.

— Неужели это так важно?

— Разве тебе не интересно узнать хоть что-то обо мне? — Она едва улыбнулась, ей совсем не хотелось шутить. — Ты не сможешь даже придумать, что подарить мне к Рождеству. Ты так же мало знаешь обо мне, как и я о тебе.

— Я знаю, что люблю тебя, — мрачно сказал он. — Этого мне достаточно. И я не собираюсь просить прощения за то, что хочу спать с тобой.

— Слейд, разве ты не понимаешь, о чем я говорю? — вздохнула Трейси.

— Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Я знаю, что ты красивая и обворожительная. Я знаю, что ты умная и ужасно любопытная. Я знаю, что ты смелая. Мне все равно, какой твой любимый цвет, я знаю, что мне нравится, а мне нравится, когда ты в голубом. И я также знаю, что подарил бы тебе к Рождеству: еще одну из тех сексуальных ночных рубашек, которые ты носишь, — голубую, с тонкими бретельками и длинной юбкой. Именно такую, какая была на тебе в ту ночь на веранде.

Трейси застыла, когда Слейд встал и подошел к ней. Он опустился на колени и схватился за ручки ее кресла, взяв ее в плотное кольцо.

— Дело не в том, что я люблю читать, Трейси, а в том, достаточно ли ты любишь меня, чтобы принять меня таким, какой я есть.

Потрясенная, Трейси вглядывалась в глубину его глаз. Она поняла, что не стоит недооценивать Слейда. Он был молчалив, но он, очевидно, много думал. И зачем она ехала в Монтану, тряслась на лошади два часа? Разве не для того, чтобы увидеть, как Слейд смотрит на нее с любовью?

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Люблю так, как никого никогда не любила.

— Это правда?

Она увидела, что в глазах Слейда зажглась надежда, и он опустил руки на ее талию.

— Да, правда, — глухо произнесла она. Слейд положил ей голову на грудь, и она обняла его, нежно гладя его волосы.

— Не разрушай этого, Трейси. У нас с тобой еще будет время, чтобы узнать друг друга. Выходи за меня замуж, любимая. Клянусь, я сделаю все, чтобы ты была счастлива.

— Но ты должен пустить меня в свою душу, Слейд, — тихо прошептала она. От волнения у нее дрожал голос. — Это все, о чем я прошу. Мне нужно чувствовать себя частью твоей жизни.

Он поднял голову, и она увидела его лицо, пылающее страстью.

— Ты часть меня. Лучшая моя часть. — Его губы приблизились к ее губам. — Дай мне целовать тебя. Дай мне любить тебя, — шептал он. — Ты нужна мне.

Ее твердое намерение держать разумную дистанцию растаяло, лишь только его губы коснулись ее губ. Трейси была не в состоянии бороться с теми чувствами, которые вызывал в ней Слейд, ей никогда это не удавалось, даже в самом начале. Правда, теперь им предстояло принять серьезное решение и оставались непроясненными еще очень многие вопросы, но, сознавая все это, она ничего не могла поделать со своим вдруг учащенно забившимся сердцем, с охватившим ее желанием.

Его губы коснулись ее шеи.

— Ни одна женщина не пахнет так прекрасно, — прошептал Слейд, обцеловывая ее шею. Его руки медленно подняли край ее свитера на талии и плавно скользнули под него, коснувшись ее теплого тела. Он привлек Трейси к себе.

Ее ноги раздвинулись, она раскрыла ему объятия, и он крепко прижался к ней. Он осыпал поцелуями ее лоб, щеки, подбородок. Его губы овладели ее губами. Трейси вся горела от захлестнувших ее чувств, она знала, что подчиняется не только ответному порыву страсти, но и ответному биению сердца. Разве можно устоять под натиском такой любви?

Ее губы раскрылись шире, впуская язык Слейда. Эти ласки вели их прямо в постель, и Трейси не сопротивлялась. Она любила этого человека, и теперь мысль о том, что он не открывается ей, так же как и остальному миру, была не столь уж и важна. Он сам, его руки, его губы — вот что имело значение.

Она позволила ему поднять себя с кресла и увлечь на пол, на толстый вязаный коврик перед камином. Языки пламени метались так близко от ее лица, но они были лишь бледным отсветом того огня, который сжигал Трейси изнутри. Она с удивлением наблюдала, как Слейд встал и, погасив всюду свет, вернулся к ней.