Дебора Дэвис - Целительный эффект

— Послушайте! — Рейн изо всех сил старалась сохранять самообладание. — Спасибо вам за заботу, но отпустите же меня, пожалуйста. Я не упаду в обморок.

— А вы уверены? — спросил он быстро, с легкой иронией. Его пальцы крепко сжали ее руку, на несколько секунд, не более. Она догадалась, что он щупал пульс. Затем он поднял обе руки жестом, говорившем о том, что он ее отпускает.

Рейн взглянула на него своими серыми базами, как ей казалось, достаточно красноречиво, чтобы надеяться на его уход, однако он не двинулся. Более того, он продолжал разглядывать ее, причем его синие глаза смотрели слишком пристально, слишком откровенно, и от этой бесцеремонности она чувствовала себя неудобно. Оценивающий взгляд задержался у основания ее груди и, хотя на Рейн была плотная одежда, не позволяющая увидеть ничего «лишнего», Рейн все е почувствовала, что щеки ее горят. Нет, с нее достаточно. Роясь в сумке в поисках проклятых ключей, она заметила, как он ухмыльнулся.

— Вы ведь не собираетесь вести машину?

— Собираюсь, — сказала она. Без лишних слов взяла сумку под мышку и пошла в направлении стоянки. И сразу же услышала за собой тяжелые мужские шаги, резко контрастирующие с легким стуком ее высоких каблуков. Неожиданно она слегка поскользнулась, и он оказался тут как тут, подхватив ее под локоть. Она посмотрела по сторонам:

— Я не прошу вас провожать меня до машины. Он пропустил это мимо ушей и буркнул:

— Вы сейчас не в состоянии управлять.

— Послушайте. — Рейн резко остановилась у стоящих в ряд машин и посмотрела на него, ее подбородок был вызывающе поднят. — Я ценю то, что вы меня не переехали, хотя у вас для этого были все возможности. Но у вас своя жизнь, а у меня своя. Понимаете? Теперь, если не считать головной боли, которой вы не поможете, я в порядке.

— Леди, это не так, — возразил он.

Рейн плотно сжала рот. Она твердо смотрели на него, хоть и не стремилась делать это специально:

— Надеюсь, мне самой лучше судить об этом?

— В другой раз я бы с вами согласился, — презрительно усмехнулся он, — но в данный момент вы далеки от здравого смысла.

Рейн взглянула в лицо, состоящее, как казалось в полумраке, из темных впадин и углов, среди которых глаза выглядели враждебными злыми огоньками. Она никогда не видела подобных глаз, и не была предметом такой откровенной неприязни. Вместе с тем она не понимала этого наэлектризованного внимания к себе. А он продолжал свои доводы:

— Я врач. Для вас это значит что-нибудь?

— Должно ли значить? — Рейн, нисколько не поверила ему. Да он и не был похож на доктора. Такой сексуальный, довольно щеголеватый, хотя и небрежно одетый. Но главное, слишком агрессивный для такой гуманной профессии. Она заметила, как у него, заподозренного во лжи, искривились черты лица, но он не позволил себе вспылить:

— У некоторых людей такое заявление сразу вызывает доверие, не так ли?

— Я больше доверяю своим инстинктам.

— О, — насмешливо протянул он. Наконец-то Рейн разглядела свой «мустанг», стоявший в отдалении, и поспешила к нему Его широкие шаги легко вписались в ритм ее шагов. Она шла, намеренно загораживаясь от него поднятым воротником пальто, и ему следовало понять, что делает она это отнюдь не только из-за ледяного ветра.

— Послушайте меня! — произнес он внезапно. — Я немного вас осмотрел… там. И говорю вам, что вы не можете вести машину сейчас. Ваш пульс и дыхание нерегулярны… Вы почти упали в обморок у меня на руках. — Его улыбка, обнажившая ослепительно белые зубы, сейчас больше всего походила на вымученную гримасу.

Видя, что его слушают «вполуха», он напрягся, явно с трудом сдерживая свой темперамент, но продолжал довольно ровным голосом:

— Вы сошли с обочины дороги, взглянув в мою сторону, ведь так? Это только убеждает меня в моей правоте: взглянули, но ничего опасного не увидел и. Вы плохо ориентируетесь, а это, очевидно, следствие удара по голове — у вас небольшое сотрясение мозга.

— Хорошо. Допустим, я верю вам. И тем не менее сейчас я еду домой.

— Я поеду с вами.

— Не думаю, что это необходимо.

Он снова взял ее за локоть, только в это раз не так жестко, и остановил. Она не смогла уклониться от его взгляда в упор, как будто бы сжигавшего ее.

— Ну, что вам стоит послушаться меня! Сейчас, сев за руль, рискуете потерять сознание, а кто-то, встретившийся вам на дороге может погибнуть из-за вашего упорства.

Боль развернулась в груди, как змея, но Рейн не сдавалась.

— Хорошо, можете сопровождать меня десять минут и больше вы мне не понадобитесь.

Она сознавала, что это бесполезное замечание, всего лишь реакция на поведение человека, который не знал событий и последствий прожитого ею кошмарного дня. По его лицу было видно, что она достаточно много сделала, чтобы ухудшить впечатление о себе. Эмоции на его лице быстро сменяли друг друга: отвращение презрение… гнев… глубокий гнев. Таковы были крайние реакции на ее едкие отповеди. Но ой все же держал себя в руках.

— Вы думаете, я говорю так для сотрясения воздуха? Я еще толком не знаю, какой ваше самочувствие. Если бы вы были умнее, леди, вы бы пошли в госпиталь, где вам сейчас же наложили бы шов на порез. Потом умная леди поехала бы домой на такси. Поймите, подвергать себя лично опасности — это уже в достаточной степени грех, но вести автомобиль, когда вы недостаточно бдительны, это порочно Вы поставите каждого водителя на дороге в потенциально опасное положение.

Рейн стояла окоченевшая, ей уже было все равно, и он, очевидно, принял ее молчание за вызов.

— Черт побери! — выпалил он, не обратив внимания на ее дрожь. — Я только что провел 5 часов в хирургической палате с двухлетним ребенком, который сломал ногу в дорожном происшествии. Он истек кровью из-за порванных вен и артерий. Кость отделена около вертлюжной впадины. Это значит, крошке придется провести четыре недели или больше на вытяжении и только потом удастся наложить шину. Но даже тогда я не могу гарантировать, что все пойдет нормально. И это еще не самое худшее…

Он говорил и не видел, что ее охватила паника. Он смотрел куда-то в сторону, продолжая чеканить страшные слова:

— Его мать погибла… Поэтому не говорите сейчас, что у вас все хорошо, леди. Пока хорошо. Я отвезу вас домой или поймаю вам машину. Но я не позволю вам сесть за руль.

От его жесткости она перестала дышать. На его мужественном лице была скорбь. И все же, если он принял ее за бесчувственную женщину, которую иначе не проймешь, нежели дан ей хорошую взбучку, то разве не сама она в этом виновата? Эта мысль причинила ей боль… Она отстранилась от него с отчаянием, не в силах выносить его осуждение. Рейн хотела правды о ребенке, она получила ее всю до конца и без прикрас. И у нее нет теперь уверенности, что она сможет выдержать это. Значит, у мальчика не только отняли маму — сделали калекой, и не известно еще, в какой мере подорвали его здоровье. Ей ли не знать, что ребенок с такими недостатками будет жить ущербной жизнью, несравнимой с жизнью благополучных детей. Они вспоминала знакомого ей мальчика из дома государственного попечения, чьи костыли и беспомощность отпугивали даже очень сердобольных людей приходивших в этот дом. Его каждый раз никто не решался брать в приемные сыновья, а выбирали в основном только здоровых детей. Наконец, возрастной барьер перекрыл ему все надежды на обретение семейного очага.