Кетлин О'Брайен - Запретная страсть

Значит, он снова пустился во все тяжкие, играл и, как водится, остался на бобах. Значит, он приехал затем, зачем приезжает всегда: за деньгами. Оставалось надеяться, что у него хватит совести не говорить о своих проблемах при Брэндоне.

Но отец ухмылялся, изображая добрую, лукавую мину. Даже при свете звезд видно было, какой он розовощекий.

– Нужно было позвонить! – рассмеялся он, как будто Келси необычайно оригинально пошутила. – Да. Конечно. Понимаю. Немного не вовремя, а? Но, положа руку на сердце, по-моему, все как раз удачно. Очень приятно узнать, что вы с Брэндоном… такие хорошие друзья. Видишь ли, мне нужна некоторая помощь, и твой друг Брэндон может помочь больше, чем ты, дорогуша.

– Папа, – со всей убедительностью, на какую была способна, проговорила Келси. – Папа! – Она встала, хотя еще не совсем уверенно держалась на ногах. – Может быть, поговорим в моей комнате?

– Не знаю, дорогая. – Отец покачал головой. – Боюсь, я попал в такую яму, которая поглубже твоего кармана.

– Все, хватит, папа, – твердо произнесла Келси, ошарашенная наглостью отца. Он, наверное, увидел в их поцелуе намного больше того, что было на самом деле. Неужели он в самом деле думает, что можно спокойно присосаться сначала к старшему, а потом и к младшему брату? Внезапно гнев и негодование взяли верх над жалостью. – Пошли. Незачем надоедать Брэндону со всем этим.

– Чепуха, – непререкаемым тоном заявил Брэндон, вставая и берясь за костыль. – Мне это ничуть не в тягость. – Прихрамывая, он сделал шаг вперед и протянул руку. – Пойдем в кабинет, и там отец расскажет нам обоим, что у него такое стряслось.

Келси переводила отчаянный взгляд с одного на другого. Брэндон твердо сжал губы, он бесповоротно решил выслушать отца Келси. Тим Уиттейкер расплылся в улыбке.

– Пойдем, конечно, пойдем, – сказал он, схватил ее руку и положил на локоть Брэндону. – Человек хочет помочь, зачем же отказываться?

К тому времени, как Тим Уиттейкер закончил свой рассказ, он окончательно протрезвел. Келси сидела рядом, держала его за руку, и у нее было такое чувство, словно она находится под водой и наблюдает за всем сквозь плотную полупрозрачную массу.

Всю дорогу до кабинета Брэндона она старалась убедить отца в том, что не стоит распространяться о своих трудностях перед Брэндоном. Но отец, очевидно, почуял, что Брэндон не откажется помочь ему, и решительно настроился все рассказать, а Брэндон, по одному только ему известным причинам, настроился выслушать.

Она было отказалась пойти с ними, надеясь таким образом показать Брэндону, что не собирается участвовать в этом… в этом попрошайничестве. Но, опасаясь, что, если не будет сдерживать отца, он может наговорить много лишнего, она прошла с ними в кабинет.

Пока Тим Уиттейкер рассказывал, Брэндон не проронил ни слова. Он сидел за столом, Келси слушала и думала: он точно богиня справедливости и с завязанными глазами – не видит ни отцовского стыда, ни моей растерянности, только сидит и бесстрастно взвешивает факты.

История была весьма банальная: букмекер предложил Тиму заманчивую ставку и у того не хватило духу отказаться.

– Сколько вы проиграли?

Келси и отец, как по команде, одновременно взглянули на Брэндона, услышав, каким спокойным тоном он задал вопрос. Но ничего похожего на Справедливость с весами они не увидели: у Справедливости не может быть такой презрительной усмешки. Признания Тима не шокировали Брэндона, а лишь подтвердили его самую низкую оценку человеческой природы. Келси отвернулась.

– Сколько же?

– Пять тысяч долларов, – ответил отец, и у него хватило совести чуть-чуть покраснеть.

Келси застонала. Она никак не ожидала, что так много.

– Ах, папа! – прошептала она, изо всех сил нажимая пальцами на глаза, словно хотела заставить эту унизительную сцену исчезнуть. – Папа, как ты мог?!

– Он же предложил мне пять к одному, – жалким, кающимся тоном проговорил отец. – Если бы я выиграл, то получил бы двадцать пять тысяч. Ты же знаешь, что это значило бы для нас, Келси.

– Но ты не выиграл, – проговорила она тихо, не глядя в его сторону. – Ты никогда не выигрываешь.

– Вот уж нет, я выигрывал, – наивно возразил отец.

Со щемящим сердцем Келси посмотрела на Брэндона, гадая, услышал ли он за этими словами незащищенность и уязвленное самолюбие.

– Папа, – чувствуя себя неимоверно жалкой, проговорила Келси. – Прошу тебя, не втягивай в это Брэндона. Пойдем ко мне. Что-нибудь придумаем…

– Я выигрывал! И дал тебе окончить колледж, – продолжал Тим, делая вид, будто не слышит ее. – Не слишком дорогой, конечно, ты заслуживала лучшего, но…

У отца покраснели глаза, в них появился блеск, от которого у Келси упало сердце. Значит, предстоит та еще ночка – сплошные слезы и жалобы. Ну что же, возможно, это лучше, чем когда он храбрится и пыжится.

– Ах, папа, я знаю, сколько ты для меня сделал, – сказала она, ни капельки не кривя душой. Он ей помогал, хотя крошечные суммы, которые она получала, но чаще не получала, с трудом покрывали затраты на учебники. И все равно она знала, как трудно было ему скопить даже эти деньги, и ценила любовь, с какой они посылались ей. Она брала ссуды на учебу в колледже, по вечерам перепечатывала диссертации, а по выходным работала официанткой – хваталась за любой заработок, какой только могла найти.

Но отцу хотелось хорошо выглядеть в глазах Брэндона, и она не могла отказать ему в такой слабости.

Брэндон отреагировал очень сдержанно – очевидно, лирическое излияние не произвело на него впечатления:

– Позвольте мне уточнить, правильно ли я понял. Вы просите Келси заплатить ваш долг?

Отец неловко заерзал.

– Ну, больше всего на свете мне не хотелось бы перекладывать это на Келси… но…

– Но вы все равно это делаете, – хмуро проговорил Брэндон.

– А к кому же мне обращаться?

Глаза у отца продолжали поблескивать, и у Келси снова беспокойно сжалось сердце. Она не могла видеть его таким. Еще меньше ей хотелось, чтобы Брэндон подумал, будто Тим Уиттейкер всего лишь слезливый, слабовольный пьяница.

Нельзя судить о человеке только по его слабостям. Она подняла подбородок, хотя Брэндон не мог этого видеть.

Брэндону ничего не известно о годах, когда отец один растил и воспитывал ее, о ночах, когда он до утра носил ее по комнате, напевая ирландские колыбельные, чтобы дочке легче было перенести высокую температуру. Брэндон ничего не знает о часах, которые отец брал за свой счет, чтобы поприсутствовать на школьном конкурсе или выстаивать с распаренным лицом у раздевалки во время школьного бала.

Брэндону невдомек, как старается отец остаться трезвым и как ненавидит себя, когда это ему не удается.