Энн Мэтер - Вересковая пустошь

— Вы хотите сказать — он здесь?

— Да, мистер Мэннеринг приехал, — ответила сестра Тереза. — По-моему, он с трудом нашел монастырь в такой проливной дождь. И потом, на дороге не так уж много знаков, не так ли?

Домине покачала головой.

— Я… я не слышала шума машины, — пробормотала она.

— Не слышала? Что ж, возможно, это из-за дождя. А может быть, ты думала о чем-то другом, — ласково ответила монашка.

Домине сглотнула. И правда, она настолько была поглощена собственными мыслями, что не замечала ничего вокруг. Кивнув, она подхватила сумку и расправила юбку плиссированного платья-сарафана, надетого поверх белой блузки. Она чувствовала себя маленькой и неуклюжей и жалела, что у нее нет какой-нибудь более красивой одежды. Но, может, это было и к лучшему. Любая попытка принарядиться с ее стороны показалась бы довольно нелепой.

Она последовала за сестрой Терезой по пустынному коридору с кафельным полом и вниз по лестнице на первый этаж. Здесь прекрасно исполненная статуя Богоматери с младенцем словно давала тепло голому и мрачному холлу. Яркие цвета мантий и сияние головных уборов оживляли их застывшие черты, и Домине нервно сцепила пальцы. Она не была католичкой и до сих пор не чувствовала ничего общего с этой религией, но сила, исходившая от статуи, поразила ее.

Сестра Тереза постучала в дверь кабинета, где их ожидала настоятельница, и ввела Домине в комнату. Та вошла довольно робко, ее глаза тут же остановились на мужчине, неподвижно стоявшем у стола настоятельницы. Он глядел в окно, из которого открывался тот же пейзаж, что недавно созерцала Домине. Дождь и не думал утихать, и в кабинете, разгоняя полумрак, горели лампы.

Мужчина повернулся, когда сестра Тереза закрыла дверь, и пронзительно взглянул на Домине глазами странного светло-голубого оттенка. Холодные глаза, с дрожью подумала она, и в их выражении тоже не заметно особого тепла. Он не был красавцем: черты его загорелого лица были резкими, по сторонам чувственного изгиба рта залегли глубокие складки. Мужчина был чуть ниже шести футов, стройный, с широкими плечами. У него были очень темные прямые волосы, на щеки спускались баки. Домине не стала гадать, сколько ему лет, хотя он оказался моложе, чем она ожидала, гораздо моложе, чем был бы сейчас ее отец. И он совсем не походил на художника-эстета из ее размышлений. Он, как деловой человек, был одет в темный костюм с жилетом в тон и плотное темное полупальто. Сейчас оно было расстегнуто, а руки он сунул глубоко в карманы брюк. На волосах блестели капли дождя, и Домине поняла, что он не тратил времени на разговор о ней с настоятельницей и сразу потребовал привести свою подопечную. Она гадала, что думает о нем настоятельница, и по выражению лица пожилой женщины поняла, что та все еще сомневается, стоит ли передавать свою воспитанницу в руки этого человека.

Однако настоятельница оставила свое мнение при себе, поднялась, когда Домине подошла к ее столу, и сказала:

— Вот и ты, дитя мое. Как видишь, мистер Мэннеринг наконец приехал забрать тебя домой.

Домой? Это слово застряло в горле у Домине. Где теперь ее дом? В каком-нибудь поместье, принадлежащем этому человеку? В отеле в Богноре? Или, наконец, в «Грей-Уитчиз»?

— Да, — нерешительно произнесла она. — Здравствуйте. Как… поживаете?

Она неловко протянула руку, и Джеймс Мэннеринг, чуть заметно пожав плечами, поздоровался с ней. Она подумала, что артистичными в нем были только ладони — длинные, узкие, с гладкими аккуратными ногтями.

— Привет, Домине, — бесстрастно произнес он. — Ты готова ехать?

— О, но… — начала настоятельница, взглянув сначала на Домине, а потом на Мэннеринга. — Вы разве не останетесь на обед? Это даст Домине возможность поближе познакомиться с вами. В конце концов, вы для нее абсолютно чужой человек, разве я не права?

Мэннеринг на мгновение сжал губы.

— Да, мы чужие друг другу, мать настоятельница, — согласился он, — тем не менее я не думаю, что мы сможем познакомиться ближе в присутствии третьего лица. — В его словах отчетливо звучал сарказм. — Кроме того, как вы знаете, я задержался с приездом из-за погоды, а мне хотелось бы вернуться в Лондон до обеда.

У Домине перехватило дыхание. До настоящего момента она настолько была поглощена мыслью о встрече с этим человеком, что не успела толком осознать, что значит «стать его подопечной». Ведь ей придется беспрекословно слушаться его; куда бы он ни сказал ей идти — она обязана подчиниться. Девушка вздрогнула, и настоятельница почувствовала ее волнение. Расправив плечи, она произнесла:

— Тем не менее, мистер Мэннеринг, я настаиваю на том, чтобы вы выпили с нами чаю. Поскольку вы незнакомец для всех нас, я бы хотела обсудить с вами будущее Домине. Само собой разумеется, нам хотелось бы знать, каковы ваши планы в отношении воспитанницы и какие шаги вы предприняли для того, чтобы она могла продолжить обучение. Домине всегда была одной из наших самых способных учениц, и было бы весьма обидно, если бы ее таланты пропали впустую — теперь.

Мэннеринг достал портсигар и, прежде чем вытащить сигару и взять ее в зубы, проницательно взглянул на настоятельницу.

— Очень хорошо, — изрек он. — Чаю так чаю. Но сначала — вот это. — Он указал на сигару. — Вы не возражаете?

Домине почувствовала, что он задал этот вопрос только из приличия. Мэннеринг был человеком, признающим очень немногие ограничения. Ей вдруг показалось, что он закурил бы сигару независимо от разрешения настоятельницы.

Пожилая женщина закусила губу, пересекла комнату и, распахнув дверь, позвала:

— Сестра Тереза! Не могли бы вы подать чай немедленно? Пожалуйста.

Домине замерла посреди комнаты, чувствуя на себе изучающий взгляд Мэннеринга, и гадала, удастся, ли ей свыкнуться с ролью его подопечной. Казалось, шесть месяцев, оставшиеся до ее восемнадцатилетия, превратятся в вечность. Мэннеринг откликнулся на приглашение матери настоятельницы садиться и расположился в глубоком кожаном кресле у окна, в то время как Домине притулилась на краешке стула с высокой спинкой. Сестра Тереза вкатила в комнату столик с подносом пирожных и сандвичей. Домине не решилась отказаться, взяла один сандвич и принялась жевать безо всякого аппетита. И без того пасмурный день, казалось, стал мрачнее в сотню раз, и ей не верилось, что все это происходит на самом деле. Во всей ситуации было что-то нереальное, и она впервые задумалась о том, как должен был отреагировать мужчина, на попечении которого неожиданно оказалась несовершеннолетняя девушка, ничего не знающая о мире за пределами стен монастыря. Ее охватило отчаяние. Если бы она была из тех девушек, кто просто иногда приезжал в монастырь, вроде Сьюзен Джонсон, ее подруги, она бы могла справиться. Но у Сьюзен были нормальный дом семья, два старших брата, с которыми можно весело проводить время и делиться опытом. Домине же за последние девять лет не общалась ни с кем, кроме пожилого джентльмена, чьи понятия о развлечениях молодежи сводились к посещениям театра или кино и редким походам на благотворительные мероприятия. Она слышала, как другие девочки болтали об одежде, музыке и мальчиках, но на этом все ее знания об их мире заканчивались.