Линда Миллер - Муж в наследство

Джейси покраснела, зная, что Джейк возлагал определенные надежды на этот вечер. Он стал Йэну вторым отцом, когда у того один за другим умерли родители и мальчик остался совсем один. Джейк никогда не делал секрета из своего убеждения, что Джейси и Йэн — пара.

— Хуже не бывает, — ответила она со вздохом и улыбнулась жалкой, дрожащей улыбкой. — Разве что он вытащил бы ружье и пристрелил меня.

Джейк добрался до ящика медленно, неуклюжими шагами — на него было больно смотреть — и сел рядом с дочерью.

— Дай ему время, — посоветовал он. — У Йэна тяжелый характер, ты же знаешь.

— Что-то я не заметила, — пошутила она, но придвинулась к отцу поближе и положила голову на его исхудавшее плечо.

Джейк потрепал ее по руке:

— Он все обдумает и вернется.

Джейси напряглась:

— Я не хочу, чтобы он «возвращался», папа. Во всяком случае не так, как ты себе это представляешь.

Сияние луны лишь подчеркнуло шутливое недоверие, написанное на лице Джейка:

— Да что ты? Тогда это просто чудеса, что простой сарай для стрижки овец весь осветился вспышками молний, как только вы оба увидели друг друга. Воздух был просто насыщен электричеством, я даже испугался — как бы не ступить в лужу пролитого пива.

Джейси не смогла удержаться от улыбки, слушая описание возникшего между ними с Йэном напряжения. Она обняла отца и сказала:

— Я так по тебе скучала.

— Не уходи от разговора, — отозвался он. Его австралийский акцент стал заметнее. Это случалось каждый раз, когда его что-то сердило и он не мог сдержать свои эмоции. — Мы здесь не живем обособленно. Вы с Йэном не сможете вечно избегать друг друга. Вам нужно наладить отношения.

Она взяла руку отца в свою и сжала. Джейк был прав: земля Йэна граничит с их участком, кроме того, они будут неизбежно встречаться в Иоланде — на почте или в магазинах. Или в Виллоугби, небольшом городке в пятидесяти километрах к северо-востоку отсюда, куда фермеры, так же как и жители поселка, ездили к врачу, за покупками и по разным другим надобностям.

— Может, ты все-таки поедешь со мной в Штаты и поживешь там, пока не окрепнешь? — спросила она, зная наперед, что он ей ответит.

Джейк не имел ничего против Америки, в конце концов, он сам женился на янки, но всегда говорил, что подходит к этой стране не больше, чем кенгуру к Манхэттену.

На этот раз он лишь изогнул бровь.

— Хорошо, — взорвалась Джейси. — Тогда давай снова поедем в Кэрнс, как когда мне было двенадцать. Будем собирать морские раковины, лежать на солнце и поедать авокадо. — У нее до сих пор сохранились цветные раковины, они стояли на полке в ее комнате здесь в усадьбе. Для нее они олицетворяли вечность и необыкновенную в своей беззаботности непрерывность жизни. — Мы можем отправиться завтра же. Что скажешь?

— Скажу, что ты снова пытаешься сбежать.

Джейк молчал, продолжая держать ее руку, он любовался захватывающей картиной звездного неба, чье величие не заслоняли ни дым, ни огни, как это бывает в городах. Когда он снова посмотрел на Джейси, выражение его глаз было печальным и нежным.

— Ты много чего натворила в юности, Джейси, ну и хватит. Настало время остановиться и посмотреть правде в глаза.

Она отвела взгляд. Ей было страшно даже на минуту ослабить самоконтроль, потому что тогда все, что есть в ее сердце хорошего и плохого, благородного и непристойного, все эти двойственные чувства вырвутся наружу и унизят ее в глазах окружающих. Ей было нечего возразить отцу, потому что он прав — негласным девизом Джейси всегда были вот эти строки: «Та, что любит и бежит, днем грядущим дорожит».

Только она уже больше никого не любила. Ни до Йэна, ни тем более после него.

— Что же мне теперь делать? — тихо спросила она.

— Ничего, — спокойно и с нежностью ответил Джейк. — Нужно успокоиться, моя девочка Джейси. Только и всего. Стой и смотри, что идет тебе навстречу.

Она засмеялась, но смех ее походил на плач:

— А если это будет товарный состав?

Джейк фыркнул, обнял ее за плечи и слегка ткнул в бок:

— Ну, ты уж не стой на железнодорожных путях, моя хорошая. А теперь давай поедем домой, я что-то притомился.

Джейси была рада покинуть владения Йэна. В то же время ее беспокоило состояние отца.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она с озабоченным видом. — Мы можем доехать до Виллоугби, там есть врач…

— И поднимем беднягу с постели? — добродушно проговорил Джейк, но Джейси поняла, что ее предложение задело его, потому что он стряхнул ее руку, когда она попыталась помочь ему подняться. — Позаботься о себе, девушка. Не буду же я кидаться к врачу каждый раз, когда почувствую себя немного усталым, как ты считаешь?

Джейси мудро промолчала. Она просто пошла рядом с Джейком, а когда они нашли свой старый запыленный грузовик, села за руль, предоставив ему самому забраться в машину.

На следующее утро Джейси поднялась рано, даже раньше Джейка. Уже три дня, как она вернулась, а все никак не наглядится и не наслушается. Кругом все такое родное: земля, звуки и запахи. Она любила этот дом, зеленый луг, и тенистые перечные деревья, и старые розы возле веранды, которые посадила еще бабушка Мэтти. Любила конюшню, хотя сейчас там лошадей не держали, и выгулы, хотя овец у них не было. Даже за то недолгое время, что она провела здесь, усадьба и окружавшая ее земля стали ей дороги. Ничего подобного она не испытывала к роскошному городскому дому матери и отчима в Манхэттене.

Она немного постояла на веранде, наблюдая, как танцуют солнечные блики на поверхности питаемого ключами пруда. Он был совсем недалеко, и со всех сторон его окружали томимые жаждой деревья. Отсюда вода широким потоком текла через выгул, образуя границу между землей Тирненов и Меримбулой, большим скотоводческим хозяйством на юге.

Джейси словно услышала голос матери.

«Ты все больше и больше становишься австралийкой, — часто говорила Регина и вздыхала для пущего эффекта. — Оно в твоей крови, это жаркое, суровое место. Я приношу тебе за это свои самые искренние извинения».

Джейси улыбнулась. Большую часть своей жизни она провела в Америке, но в словах ее матери была доля правды. Она действительно австралийка, и во многом.

Хорошее настроение омрачилось, ведь хотя у нее была здесь земля, Йэн и другие всегда будут считать ее чужой. Наивно полагать, что никто, кроме бывшего возлюбленного, не обвинит ее в том, что она уехала, когда Джейку было плохо. Закон буша, где каждый день был испытанием, гласил: бросить кого-нибудь — худший поступок. Предать одного значило предать всех. А память на подобные вещи у живущих в окрестностях Иоланды была долгой.

Она медленно повернулась и ушла в спасительную прохладу дома.