Налини Сингх - Повелитель пустыни

— А у прадеда?

— Четыре. — Джасмин показалось, что глаза Тарика вспыхнули. — Не беспокойся. По-моему, у меня хватит сил только на одну.

— Я добьюсь отмены этого закона, — объявила Джасмин.

— Женщины Зюльхейля будут носить тебя на руках. Закон касается исключительно шейха, но некоторые люди говорят, что он вредит имиджу Зюльхейля как цивилизованной страны.

Джасмин кивнула. Трезвые, уравновешенные слова Тарика утихомирили ее опасения. Значит, ей не придется столкнуться с проблемой новой жены.

— Достаточно, Мина. — Тарик поднялся из-за стола, и его мощное тело сразу и всецело завладело ее вниманием.

Джасмин отложила бюллетень, встала и выпрямилась, расправляя затекшие мышцы.

— Ты еще можешь пожалеть о своем предложении. — Тарик приблизился к ней. — На мой взгляд, у тебя получаются резюме высшего качества. Я тебя буду часто призывать на помощь.

Довольная услышанной похвалой, Джасмин положила свою руку на ладонь Тарика.

— Прекрасно. Тогда пойдем отсюда, пока тебя кто-нибудь не перехватил.

В этот день она в первый раз осознала, сколько людей считают Тарика единственной инстанцией, способной решить их проблемы. Очень многие просители являлись лично. Большинство из них отсеивали Хираз и Мумтаз, но некоторые оказывались особенно настойчивыми.

— Ты ведь защитишь меня? — улыбнулся Тарик.

— Думаю, что тебе нужна помощь посредника. Мумтаз и Хираз на эту роль мало подходят, потому что не принадлежат к династии. — Джасмин рассуждала исключительно серьезно. — А вот я принадлежу. Я смогу разобраться с большинством дел, с которыми люди приходят к тебе, и освободить тебе время, чтобы ты мог решать самые важные вопросы.

В кабинете воцарилась зловещая тишина. Джасмин подняла глаза и увидела, что Тарик задумчиво рассматривает ее.

— Если ты, конечно, захочешь. — Ею внезапно овладели сомнения. Долгие годы ощущения собственной непригодности не могли не отразиться на ее уверенности в себе. — Я понимаю, я чужеземка...

Тарик прервал ее, притронувшись пальцем к ее губам.

— Ты — моя жена. И я тебе уже говорил, что жители страны приняли тебя в этом качестве. А как же твоя деятельность модельера?

— Я хотела с тобой об этом поговорить. Если у меня будут деловые интересы, это не повредит твоей репутации шейха?

Тарик покачал головой.

— У меня самого много деловых интересов. А ты хотела бы продвигать свои проекты?

— Я подумывала о небольшом доме моды. Без собственной сети магазинов, просто с выходом на рынок розничной торговли.

— У тебя все получится.

Его уверенность обрадовала ее необычайно. Никто и никогда в нее не верил.

— Но потом я сочла, что мне надо отойти на второе место.

— На второе место?

— Я твоя жена, и мое место здесь, рядом с тобой. — Ее голос не выдал любви, которая двигала ею. Если он еще раз оттолкнет ее, пусть сколь угодно мягко, она будет уничтожена. — Пусть мои модельные занятия будут чем-то вроде твоей живописи. Чем-то таким, чем мы занимаемся для себя. А главное — интересы нашего народа.

— Если ты так хочешь, то я согласен.

Джасмин улыбнулась и прильнула к мужу. Он чуть-чуть напрягся — но и только.

Когда они с Джасмин прошли в ее мастерскую, Тарик устроился у южного окна.

— Я поработаю здесь, а ты садись сюда.

Джасмин послушно уселась в красное плюшевое кресло, напротив которого Тарик поставил мольберт. Она знала, что он не любит утруждать себя эскизами, а предпочитает наносить контуры акварелью сразу на холст. Он очень, очень талантлив, с гордостью думала она. Ей был очень дорог небольшой морской пейзаж Зюльхейля, который Тарик когда-то написал по памяти, чтобы она смогла увидеть его родную страну.

— Ты хмуришься.

Джасмин улыбнулась.

— Так лучше?

— Гм-м...

Вскоре Джасмин расслабилась и стала перебирать в памяти все, что было в те шесть месяцев, проведенных ими вместе четыре года назад. Тарик был аристократически сдержан со всеми, но с ней он был очень ласков. А она привыкла к угнетающей чопорности, царившей в ее семье.

— Мина!

Укоряющий взгляд Тарика заставил Джасмин почувствовать, что на ее лбу опять пролегла складка. Она снова весело заулыбалась.

Когда она приехала в Зюльхейль, Тарик тоже был ласков с ней, но главным образом это были физические ласки. Она знала, что он не верит ей настолько, чтобы испытывать к ней настоящее чувство. Но после поездки Тарика в Париж даже эти эротические проявления близости Тарик держал под контролем. Во время актов любви он был неизменно на высоте, заботился о том, чтобы она получала максимальное удовольствие, но чего-то не хватало. Сумасшедшей эротики, окрашивавшей их прежние минуты близости. Но отчего?

— Хватит на сегодня, Джасмин.

Выведенная из задумчивости, Джасмин от неожиданности моргнула. Только поднявшись на ноги, она осознала, как долго ей пришлось просидеть неподвижно. Заложив руки за голову, она томно потянулась, чувствуя, как расслабляются мышцы.

— Пойду приму душ. Увидимся за ужином, — протянула она.

Тарик поднял голову, и желание полыхнуло зеленым огнем в его глазах. Он резко выпрямился, но этот единственный взгляд мгновенно наполнил ее ответным жаром. Итак, страсть Тарика так же глубока, как и раньше. Только он решил ее скрывать от Джасмин. У нее даже закружилась голова от облегчения.

— Почему на него так подействовало слово «душ»? — пробормотала она про себя, оказавшись в ванной. — Идиотка!

Она рассмеялась. Тарик с удовольствием занимался с ней любовью перед зеркалом. Наверняка те возможности, на мысль о которых наводили вода и мыльная пена, привлекут его. Не меньше, чем они уже привлекают ее.

Джасмин была ошарашена тем, что у нее возникло желание оказаться в душе вместе с мужем. Но перед ней уже встал образ смуглой руки на фоне ее кожи, покрытой мыльной пеной. Она почти чувствовала тяжесть Тарика, прижимающего ее к стене. После душа она вышла из ванной еще более распаленной, вода ничуть не охладила ее. Ее приготовления к ужину были отмечены знаком жаркого предвкушения.

Джасмин никогда не сомневалась в том, что ее муж испытывает к ней глубочайшее влечение. Его желание было физически ощутимо; во всяком случае, так было до тех пор, пока он не решил отдалиться от нее. Как бы Тарик ни злился, он длил любовные акты, пока Джасмин не начинала кричать.

Ее пальцы выбивали по столу быструю дробь.

А вдруг он не знает, что нуждается в ней так же сильно, как она в нем? Для него, воина, это открытие должно быть ударом, ударом болезненным. Надо сделать так, чтобы его мужская гордость не была при этом уязвлена.

Из зеркала на Джасмин глядели большие пылающие глаза.

— Итак, или я смогу убедить его, что нужна ему, или он так и будет от меня уходить, и тогда мне не на что рассчитывать.