Фелиция Флакс - Линия ангелов

Я бросилась к фотоаппарату, намереваясь сейчас же увидеть и роковые орхидеи, и черные эльфские глаза, и выразительную татуировку, и ангелов, раскинувших мраморные крылья, и смеющиеся небесные очи Скарамуша, и плещущийся пенный океан. И…

Флэш-карта была абсолютно пуста. С нее стерли все снимки. Почти полторы тысячи. Все исчезло…

У меня не осталось ни-че-го.

И это предполагалась с самого начала. Именно поэтому Ангел-city не возражал против снимков, разрешая снимать все и всех подряд. Именно поэтому никто не скрывал своего лица, и все так открыто смотрели в мой объектив.

Все оказалось продумано заранее. Ангел отомстил люто.

Жуткий вопль отчаяния исторгся из меня. Господи… Именно сейчас, когда я смотрела на ужасную «табулу расу», я поняла, что мир развалился на куски. Я нахожусь среди острых обломков, и никогда уже мое бытие не сложится в гладкую картину.

Потом я заметила конверт, прислоненный к витой океанской ракушке, полной вздохов океана. Мне не хотелось брать его в руки и вскрывать. Потому что там наверняка — слова. Пустые, банальные слова, о чем-то…

Но я ошиблась. В конверте находилась фотография. Едва я взглянула на нее, как она выпала из моих разжавшихся пальцев. Фотография изображала меня совсем голую, с закрытыми глазами, раскинувшуюся на кровати Гарланда в окружении алых орхидей. Видимо, он сделал этот снимок, когда я лежала в беспамятстве, опоенная соком той загадочной орхидеи, что растет на Филиппинах.

«Красота — всегда наказуема» — так, кажется, сказал Ангел-city.

Я сползла на пол. Мне хотелось только одного — умереть.

Когда я появилась на работе, ничуть не изменившийся Барни, такой же землисто-бледный, лохматый и потный, взглянув на мое лицо, поинтересовался: уж не в загробном ли царстве я провела свой отпуск.

Я ответила, что в раю.

Тогда Барни сказал, что если из рая возвращаются вот с такими физиономиями, то он постарается съездить отдохнуть в ад.

Я пожелала ему счастливого пути.

Затем Барни спросил про кольцо. Не заметить его было невозможно. С огненным камнем — старинным рубином — изумительно сделанное, изящное и роскошное одновременно, оно бросалось в глаза.

Удивительной красоты кольцо я обнаружила на своем пальце не сразу. Убиваясь и терзаясь по утраченному раю, я не замечала ничего вокруг. Лишь к вечеру почувствовала, что на безымянном пальце правой руки мешается что-то лишнее. Тяжелое, холодное. Взглянув я увидела кольцо.

Я даже поначалу не поверила своим глазам. Алый камень, словно драгоценность из стародавней легенды, отбрасывал тяжелые пурпурные отблески. Завораживал и ослеплял. Холодный снаружи, в своем сердце камень содержал мерцающий багряный огонь.

Что есть сей драгоценный дар? Плата за известные «услуги»? О да, тут я постаралась на славу, впервые в жизни влюбившись и потеряв голову вместе со стыдом и гордостью. А может быть, утешающий «приз»? Или необъяснимая прихоть ангела с разбитым хрустальным сердцем?

Все может быть, но мне хотелось думать, что это память. Я знала, что более не сниму нежданное кольцо ни при каких обстоятельствах. Оно будет со мной. Вечно. Станет частью меня.

Что я могла ответить Барни? Сказала, что это туристический сувенир. Барни недоверчиво хмыкнул, пробормотав что-то насчет обручальных колец, и был немедленно пригвожден убийственным взглядом к протертому сиденью.

Я потом наведалась к ювелиру, чтобы он оценил «безделицу». Не то чтобы меня сильно интересовала цена, но мне была любопытна сумма, в которую меня «оценил» Ангел-city.

Ювелир назвал лишь приблизительные цифры, от которых у меня закружилась голова, и я чуть не грохнулась в обморок прямо в ювелирном салоне. Ей-богу, я столько не стоила. Со всей своей бурной страстью и разогретой до кипятка кровью. Гарланд явно переусердствовал в щедрости.

Я также узнала, как называются те кроваво-рдяные орхидеи, которыми меня обильно усыпали на постели ангела. Пересмотрела массу книг, едва не стала специалистом в области орхидей, но отыскала их. Софронитис. Орхидеи цвета крови.

Жизнь, обыденная и серая, постепенно затягивала в свое вязкое тухлое болото. Я исправно ходила на работу, делала сенсационные снимки, которые под псевдонимом Мирмекс красовались в «Наклонной плоскости». Звезды зверели, адвокаты грозили всеми карами небесными, Барни блаженствовал, я получала гонорары. Все происходило, как всегда.

Все и не все.

Потому что у меня снова возникло пренеприятное чувство, что некто невидимый за мной наблюдает. Это уже походило на острую паранойю. За мной некому было наблюдать. Я никому не нужна. И все-таки незримое наблюдение я чувствовала всем своим существом. Я снова начала оглядываться по сторонам.

И не могла более жить в одиночестве. Всего нескольких дней в раю хватило, чтобы понять, что это значит — быть не одной.

Нет, я не стала заводить звонкого щенка или озорного котенка. Я купила орхидею в горшочке.

Ликасту Скиннера.

Чисто белую.

Меня предупредили, что орхидеи — ужасно капризные создания, и за ними требуется уход, как за королевским дитятей. Чуть что не по ним, и они из вредности гибнут. Мне ли этого не знать! Мистер Гарланд прочитал немало лекций об уходе за орхидеями. Я запомнила все почти дословно.

Теперь, когда я возвращалась в свою неуютную квартиру, меня встречала орхидея. Я так привязалась к ней, что начала с изящным растением разговаривать. Ликаста узнала обо мне все. От веса тела до размера туфель, от любимого сорта шампанского до названия ночного увлажняющего крема.

Я продемонстрировала ликасте белое платье, в котором путешествовала по линии ангелов. Показала специально, чтобы избалованная орхидейка не слишком зазнавалась. В белом волшебном наряде я чувствовала себя красивее ее.

Это оказался единственный раз, когда я надела роковое платье после всего случившегося.

В один из вечеров, когда за окном лил нескончаемый холодный дождь, ликаста выслушала мелодраму об Ангеле-city и Лайлии Шеритон. Короткая лав-история без традиционного для подобного жанра хеппи-энда. И слезы, выступившие на глазах, вызвала вовсе не мелодраматическая развязка.

Я отдавала себе отчет, что медленно и тихо гибну. Что орхидею Лайлию Шеритон ничто не спасет. Ей не выжить в мире, в котором нет его.

Ангела-city.

Тот невидимый наблюдатель, что следит за мной — будет единственным, кто увидит, как я угасну. Точно орхидея-эпифит, лишенная жизненной опоры.

Может быть, кто-нибудь другой на моем месте развил бы кипучую деятельность. Чтобы отомстить. Чтобы причинить зло. Чтобы взглянуть в глаза врагу и спросить прямо: «Почему?»

Порой меня охватывали подобные боевые настроения и сразу закипала кровь. Но именно мысль о ситуации, когда придется смотреть в бездонные глаза ангела, мгновенно охлаждала разум. Нет-нет, мне больше нельзя смотреть в его черные глаза. Это слишком больно.