Шэрон Кендрик - Возвращение домой

Она кивнула; несмотря на влажный воздух, ее губы пересохли настолько, что она была не в силах говорить.

— Вы все разделись и остались в одних трусах. У тебя трусы были из золотистой ткани, из-за чего они казались блестящими и твердыми. Они застыли на тебе как патока. Кожа у тебя блестела, вот как сейчас. Мягкие светлые груди и крепкие розовые бутоны на них…

— Пожалуйста, Дрю… — удалось ей выговорить.

При этом она спросила себя, знает ли он, что эти бутоны и сейчас твердеют под пенным покрывалом.

— Я долго бежал и обливался потом, а когда увидел, как ты лежишь на полотенце, как ты лениво опустила ладони на лоб, я потерял способность двигаться…

— Дрю, не надо… — Губы Шелли беспокойно зашевелились. — Не надо…

Дрю пропустил ее мольбу мимо ушей и лишь пристальнее взглянул на нее.

— И ты помнишь, что я потом сделал?

— Ты окликнул меня и швырнул мне свою майку, — глухо ответила Шелли. — И велел мне прикрыться.

— Именно.

Он издал удивленный смешок, вспомнив то гипнотическое влечение, которое испытал при виде ее белого тела на фоне более темной горячей гальки. Это влечение заставило его провести в чужих краях куда больше времени, чем он рассчитывал. Ведь он понял, какая опасность исходит от нее — опасность, в которой он не отдавал себе отчета прежде.

Тем не менее чем больше он отрицал этот факт, тем упорнее она продолжала манить его. И все женщины, с которыми он был близок в последующие годы, представлялись его воспаленному мозгу в блестящих золотых бикини.

Он приблизился и присел около ванны, так, что его лицо оказалось на одном уровне с лицом Шелли, и она осознала, что не в состоянии отвести взгляд от его уверенных синих глаз.

— Боже мой, Шелли, каким же дураком я был! Я так заботился о твоей невинности, что позволил ей поработить меня!

— Никто не порабощал тебя, Дрю. Это ты всегда подавляешь.

Он протянул руку, провел пальцем по ее мокрой щеке и ощутил податливый шелк кожи.

— Правда? — медленно переспросил он. — А мне так не кажется. Слишком долго я позволял разуму руководить мной — защищать мою невинную будущую невесту… тогда как она не могла ждать… Не могла дожидаться свадьбы и человека, которому призналась в любви. Ты жаждала секса так страстно, что оказалась готовой отдаться первому встречному. Это так, Шелли?

Шелли склонила голову на край ванны. Она слишком устала, чтобы возражать, ей было слишком хорошо, чтобы двигаться.

— Я больше не могу спорить с тобой, — выговорила она. — Все было не так.

— Нет, именно так, — решительно заявил Дрю. — И ты отлично знаешь, как все было на самом деле!

Она покачала головой.

— Нет, Дрю. Ты вознес меня на невообразимый пьедестал, и тебе представлялось доблестью выбить его из-под моих ног. Тебе так было удобно! Ты пожил: ты путешествовал, ты испробовал все, что мир мог тебе предложить. И вот ты возвращаешься к непорочной невесте — как замечательно! Но ты так и не подумал о том, что мне нужно, что я чувствую! Ты не мог противостоять другим женщинам, но у тебя доставало сил противостоять мне!

— Выходит, в том, как ты себя повела, виноват я?

Он резко поднялся и отошел. А она смотрела на него, изнывала, звала его, желала вернуть назад ушедшее время, и тогда все было бы иначе.

Но это невозможно. И она не причинит себе большую боль, если бросится на шею человеку, которого она интересует исключительно в сексуальном плане. В особенности тому, который когда-то любил ее.

Он остановился в отдалении, глядя на Шелли сверху вниз. Лицо его представлялось сложной мозаикой бликов и теней. Известно ли ему, насколько она желает его?

Даже после всех этих лет.

— Выйди, — пробормотала она.

Ее веки отяжелели так, словно на них лежал свинцовый груз. Дрю нахмурился.

— Я никуда не уйду, пока не смогу убедиться, что ты не уснешь. Ты имеешь представление о том, сколько времени здесь лежишь?

— Не так уж долго! — Она наконец нашла в себе силы задать вопрос, который следовало бы задать в тот момент, когда он так самоуверенно вошел в ванную комнату: — И все-таки — что ты здесь делаешь?

— Я решил проверить, не утонула ли ты.

Он изучал ее порозовевшее лицо, расширившиеся зрачки сонных глаз.

— Случайно мимо проходил? — сонным голосом произнесла Шелли. — Или ты разыгрываешь ангела-хранителя всех приезжающих женщин? Врываешься к ним в ванную и пялишься на них?

— Нет, Шелли, я для тебя сделал исключение. — Он негромко рассмеялся. — Как и всегда. Кроме того, всего лишь минуту назад я не слышал никаких возражений.

— Знаешь, может быть, эта фраза вышла из моды, но ты ни капли не изменился с тех пор, когда стал свиньей и упертым мужским шовинистом, Дрю Гловер!

— Шелли, свиней тоже иногда любят! Что ж, а теперь выпустила б ты воду и вздремнула, а потом я закажу ужин.

В ярости она почти села, но вовремя опомнилась и ограничилась фырканьем.

— Похоже, ты окончательно лишился мозгов!

— Весьма возможно.

— Ты всерьез рассчитываешь, что я буду с тобой ужинать?

Дрю покачал головой.

— Нет, честно говоря. По крайней мере, на уровне рассудка. Даже не то чтобы я этого хотел. И в то же время я хочу этого больше всего на свете. Этого — и тебя, Шелли. Если я уеду домой и поужинаю один или даже в другом обществе, все равно я весь вечер буду думать о тебе. Беспокоиться о тебе. Размышлять, чем ты жила…

— Я польщена!

— Не обольщайся! — Он сжал губы. — Это просто утоление жажды. Я не хочу, чтобы ты оставалась загадкой. Так что давай поужинаем как равные. Без хитростей. С равными я умею общаться.

— С равными? — непонимающе переспросила Шелли.

— Ну да. Нам обоим известно, что между нами есть ощущение незавершенности, и не спорь со мной, ведь я по твоим глазам вижу, что прав. Это интригует, но и раздражает. Нас обоих неудержимо тянет к чему-то, о чем мы оба предпочли бы забыть. Во всяком случае, сейчас мое влечение к тебе не сдерживается устаревшими моральными соображениями. Так что, — он поднял брови, — ужинаем?

— А если я скажу, что не хочу есть?

— Это докажет, что я справедливо назвал тебя лгуньей! А правдивость никогда не была твоей сильной стороной, ведь так, Шелли? — Он взглянул на ее смертельно бледное лицо. — Сейчас ты чертовски плохо выглядишь, и мне не нужно, чтобы ты упала в обморок.

— Какое тебе дело до моих обмороков?

— Какое дело? — Он рассмеялся, но смех вышел абсолютно безжизненным. — Я бы не стал употреблять это выражение. Скажем, пришла пора связать раз и навсегда обрубленные концы наших отношений. Может быть, тогда мы оба как раз и освободимся от всего, что еще связывает нас.

— Я думаю, под связыванием концов ты подразумеваешь секс?

— Во всяком случае, я не подразумеваю церемонных ухаживаний, — жестко отозвался он.