Сандра Мэй - Ты – лучший

– Что ж, бывают и удачные браки, надо это признать.

– Джон, я вот что думаю… Мерседес теперь приехать не сможет, так что, может быть… ты попросишь Тюру? Прием для вас всех очень важен, а я…

Слезы немедленно заблестели в черных глазах Каседас. Джон отвел взгляд. Все правильно. Она всегда терялась в присутствии знатных родственников, а официальные приемы ненавидела всей душой, стараясь во время них забиться в самый дальний уголок дома. Собственно, приемы в Доме На Сваях были редкостью. Ричард Карлайл лопнул бы от злости, если бы ему предложили устроить прием. Однако после его смерти многое переменилось.

Через несколько дней Дому предстояло принять всех представителей клана Аркона, а также толпу влиятельных бизнесменов и политиков из Каракаса, Венесуэлы, Нью-Йорка и Буэнос-Айреса. Такая обширная география объяснялась очень просто: Аркона были богаты, влиятельны и честолюбивы, владели алмазными приисками и нефтяными скважинами, занимались политикой и бизнесом, а Джон Карлайл волею судеб являлся с некоторых пор официальным главой семейства. То, что глава семейства предпочитал объезжать лошадей и бродить с винчестером по сельве, для остальных членов семьи являлось фактом, достойным всяческого сожаления.

Джон мрачно уставился на реку. Слезы Каседас его трогали – но и раздражали.

– Перестань. Успокойся, Каса! Не всем дано устраивать пышные приемы, только и всего. Между нами говоря, подобное умение отнюдь не свидетельствует о большом уме или таланте. Просто организаторские способности…

– Я же вижу, как они все на меня смотрят. Мерседес, Франческа, Родриго – все!

– Все они не протянут в сельве и двух часов, если их оставить там в одиночестве. Родриго потащит в рот что-нибудь ядовитое, Мерседес сойдет с ума без телефона, а Франческа сломает ногу на своих каблуках. Угомонись, матушка Каседас. Пусть они занимаются своим привычным делом, а ты просто будь собой.

Он видел, как Каседас бросила взгляд в сторону большого портрета Марисабель, висевшего в гостиной. Джон знал, о чем думает маленькая женщина. О том, что никогда в жизни ей не добиться и десятой доли того восхищения и преклонения, которое внушала окружающим первая и единственно любимая жена Ричарда Карлайла.

Неожиданно он спросил:

– Каседас… Почему ты вышла за отца?

Она вскинула на него черные глаза.

– Не думаю, что ты это поймешь, Джон. Я любила его. Всем сердцем. С самого первого дня, когда он только появился в нашем селении. Я была девчонкой, а он… он был Дикое Сердце, белый бог, сильный, угрюмый и очень красивый. Самый красивый на свете. Я думала, что смогу заставить его сердце оттаять. Я ошиблась. Только и всего.

Каседас легко поднялась на ноги и пошла прочь, плечи ее устало поникли. Джон проводил ее мрачным и полным сожаления взглядом. Она была хорошей женщиной, Каседас Карлайл, и заслуживала лучшей участи.

Джон позвонил Мерседес и в течение получаса выслушивал сбивчивый монолог, переключив трубку на громкую связь.

Лон попал в больницу в ужасном состоянии, ультразвук показал, что у него сильное сужение сосудов, тромб и небольшая язва желудка, но сейчас все нормально, хотя какое может быть нормально, ведь Джон знает, сколько Лон работал в последнее время, эта избирательная кампания, чтоб ее черти взяли, даже хорошо, что ему стало так плохо, а не то так бы и работал, ничего, теперь полежит, полечится, передохнет, все обойдется, но, разумеется, она не отойдет от него ни на шаг, это совершенно исключено, единственное, что ее страшно огорчает, так это то, что она так подвела Джона и милочку Каседас, прямо непонятно, как милочка Каседас справится, ведь она… хм… не слишком опытна в подобных делах…

Тут Мерседес прервалась, чтобы глотнуть водички, и Джон смог вставить пару слов, в том смысле, что ничего-ничего, они прекрасно справятся и без Мерседес… Но сестрица вновь затараторила. Путая английский и испанский самым безбожным образом, она сообщила Джону, что все устроит сама, раз уж из-за нее они пострадали.

У нее есть на примете чудная молодая особа, англичанка, Мерседес пригрела ее пару месяцев назад, в Каракас она (особа, не Мерседес) приехала на стажировку, потому что, видишь ли, Джон, она пишет в самые разные толстые журналы статьи, то есть даже не статьи, а целые разделы, а может, и не разделы, просто такие…

– Мерседес! У меня сейчас тоже сосуды сузятся. Зачем мне особа из толстого журнала?

– О, Джон, она просто замечательная! А пишет она о еде.

– О еде?!

– Ну да! Она эксперт по ресторанам. Не то чтобы она настоящий шеф-повар, но готовить умеет и в винах разбирается, сервировка тоже ее конек, собственно, это и не важно, потому что деньги она зарабатывает именно тем, что устраивает праздники и вечеринки, так что лучшего распорядителя приема просто не найти! Ее зовут Морин О’Лири, а в Каракасе она собиралась изучить латиноамериканскую кухню, но будет рада помочь, тем более сельва…

– Мерседес! В сельве нет ресторанов.

– Джон! Ты меня достал! У тебя манеры охотника за скальпами! Говорю тебе, она позвонит сегодня вечером, и если тебе понравится ее голос, то завтра утром она будет в Доме На Сваях.

– Интересно, каким образом?

– Не придуривайся. У нас есть самолет, забыл? Все, целую, бегу к моему несчастному малышу Лону.

Джон осторожно опустил раскаленную трубку на базу. Бедный Лон! Немудрено, что у него сузились сосуды.

Он успел забыть о грядущем звонке мисс Морин О’Лири. День на ранчо был, как и всегда, заполнен до отказа. Звонков тоже было много, агент Карлайлов почти собрал группу очередных богатеньких искателей приключений и интересовался, когда Джон сможет заняться ими. Потом жеребилась кобыла, потом Каседас предложила съездить на просеку и посмотреть, как идет строительство нового кораля, куда они планировали запустить мустангов, потом на лодке приплыли соседи…

К вечеру Джон мечтал только об одном: тихий отдых в полном одиночестве на прохладном ночном сквознячке. Немного горячего мате, сахарный тростник – и тишина.

Почти все из намеченного удалось, и Джон Карлайл уже позволил себе расслабиться, как вдруг зазвонил телефон. Он чертыхнулся и взял трубку.

– Мистер Карлайл? Мерседес должна была предупредить вас о моем звонке. Я – Морин О’Лири.

Ох уж эти ирландцы! В ухе Джона Карлайла журчал весенний ручеек, веселый, маленький, звонкий, переливчатый и невыразимо очаровательный. Кроме типично ирландского журчания голос незнакомки обладал еще одной особенностью: он был сладок, точно мед диких пчел.

Джон едва удержался, чтобы не облизнуть губы. Чертовка Мерседес была права: достаточно услышать мисс О’Лири, чтобы немедленно согласиться на ее приезд. Ну а коли она еще и готовить умеет! У нее наверняка прекрасная фигура, маленькая женственная грудь, стройные, но крутые бедра и мягкие вьющиеся волосы. Она невысокая, уютная и хозяйственная…