Сандра Мэй - Сто имен любви

– Кому должен?

– Не знаю кому. Богу. Папе с мамой, родившим тебя. Мужчина совершает поступки и отвечает за них.

Рокко набрал воздуха в грудь и с шумом выдохнул. Спокойствие, только спокойствие. Этой Джеральдине капелланом бы пойти в армию...

– Эбби, пойми ты, ради бога. Я, ты будешь смеяться, бизнесмен...

– Ха-ха-ха.

– Да, бизнесмен. Что значит в переводе человек дела. Я должен действовать не как викинг, обожравшийся мухоморов, а как взрослый, трезвомыслящий человек. Вот скажи: я подставляю свою – и твою, кстати, – задницу, спасаю эту бестию, прячу ее на конспиративной квартире, она залечивает свой бланш... И уходит обратно к Гоблину! И в каком я виде? Я даже не хочу говорить, что Гоблин закатает меня в бетон...

– Нужен ты ему!

– Как говорил герой одного классического фильма, деньги – тлен. Главное – уважение.

– Насмотрелись «Крестного отца» и лепите из себя мафиози, а уши торчат!

– Это – ЕГО жена, понимаешь ты это?

– Я тебе не жениться на ней предлагаю, а помочь избитой женщине.

– А зачем ей помогать, если она, во-первых, сама может о себе позаботиться, а во-вторых, любит своего сволочного мужа?

– А если он ее убьет?

– А если она его? Ты скажешь, чтобы я начал спасать Гоблина?

– Что ты глупости...

– Это не глупости. Видела у него шрам через всю рожу? Это Марго год назад застукала его в кабинете с секретаршей. Об него она расколотила напольную вазу, а несчастную девицу гнала через полгорода веником.

– Ну и правильно!

– Интересно получается...

Таксист, потерявший интерес к беседе, кашлянул.

– Я извиняюсь, мы поедем или как?

Рокко очнулся от созерцания сердитого и хорошенького личика Эбби и мрачно изрек:

– Нет. Не поедем. Держи десять за простой, хватит?

– Всегда пожалуйста. Если еще когда захотите посидеть поворковать – вызывайте через диспетчера.

Рокко вылез сам и вытащил за собой Эбби. Она стояла, сердито кусая губы и не глядя на него. Рокко примирительно ткнул ее пальцем в плечо.

– Не сердись. Обещаю, что завтра же узнаю, как у Марго дела, и постараюсь помочь, чем смогу. Устраивает?

– Наврешь...

– Слово Кордильера! Мир?

– Перемирие.

– Можно отвезти тебя домой?

– Нет. До автобусной остановки.

– У тебя же ноги болят.

– Не твое дело.

Большую часть пути они проделали в полном молчании, но это не очень расстроило Рокко. Зато он мог сколько угодно рассматривать ее профиль и надутые губы.

Уже на подъезде к площади он нарушил молчание:

– Спасибо, что согласилась пойти со мной.

– Пжалста.

– Значит, завтра я звоню в бар?

– Да. Джесси. Джессика.

– Ты уверена, что не надо довезти тебя до дома?

– Уверена.

– А как ноги?

– Не твое дело.

– Где-то я это уже слышал.

– Еще услышишь, не волнуйся.

– Джеральдина, у тебя ужасный характер.

– Другие не жаловались.

– А я тоже не жалуюсь. Просто с грустью констатирую. Ну что, вечер испорчен?

Эбби впервые повернулась и посмотрела ему в глаза.

– На самом деле нет. Если бы не этот кошмар... Все было здорово. Я хоть креветок натрескалась.

– Любишь креветки?

– Очень. Только обычно я ем такие... на семечки похожие.

– С пивом хоть?

– Иногда с пивом.

Они вышли из машины, остановились на краю тротуара. Народ сновал туда и сюда, невзирая на вечер воскресенья. Эбби задрала голову и внимательно посмотрела на небо.

– Ой! Смотри, вон там...

Это прозвучало так по-детски радостно, что у Рокко горло перехватило от нежности. Только что она злилась – и вот пожалуйста...

– Что? Не вижу, куда смотреть...

– Уже никуда. Звезда упала, эх ты...

– Это плохо или хорошо?

– Ты не знаешь?! Надо желание загадывать.

– Тогда хорошо, что я не успел.

– Почему это?

– Потому. Жаль разочаровываться. Оно бы все равно не сбылось.

– Миллион долларов?

– Это пошло, Джеральдина. Загадывать надо по-настоящему хорошие вещи.

– Ого! Ладно, не буду язвить. Мое тоже не сбылось бы.

Рокко неожиданно привлек ее к себе, заглянул прямо в распахнутые серые глаза.

– Эбби, ты нарываешься...

– Даже не понимаю, о чем это ты.

– Тебе бы надо загадать держаться от меня подальше.

– Как только получу диск – немедленно начну воплощать эту идею.

Воплощать она начнет! А как насчет того, что Рокко не хочет ее отпускать от себя ни на минуту? Как насчет долгой и счастливой жизни вдвоем... которой все равно никогда не будет?

– Твой Саллинг завтра будет на работе?

– Да. Должен быть.

– Значит, завтра с утра я и отправлюсь. Знаешь что?

– Что?

– Только не бей, ладно?

С этими словами он наклонился и начал ее целовать.

Его губы прильнули к ее губам, осторожным, ласкающим движением прошлись по нежной коже и вдруг обожгли яростным, требовательным напором, разбудили в ней то, с чем она яростно сражалась в последние пару дней, и не стало больше границ и условностей, не стало смущения и тревоги, а пришло лишь блаженство и облегчение, и огонь в крови больше не жег, а согревал, наполнял тело золотистым легким паром, уносил по горячей и нестрашной реке желания в море страсти, и мужчина с огненными глазами больше не казался властным и пугающим, потому что она с удовольствием отдавалась в его власть сама, не боясь этого и мечтая о его объятиях.

Она не открывала глаз, она стонала все громче, и ее стоны только подстегивали страсть мужчины. Она вдыхала терпкий, свежий аромат его темных волос, наслаждалась неудержимой силой этих могучих рук, горделиво и нежно ласкала широкие плечи, принадлежавшие отныне – она знала это точно – только ей одной, пила его дыхание и умирала от счастья...

Не было вокруг никого и ничего, не было ни большого города, ни личных ее проблем, были только они двое – и звездное небо над головой, вечное небо, видевшее не один миллиард таких вот поцелуев, а сколько еще увидит!

Кровь гудела у них обоих в голове, неведомый жар плавил кости в желе.

Рокко прижал ее к себе так крепко, что сам ужаснулся – не раздавить бы, но она и не заметила этого. Он тоже не стал заморачиваться – гораздо важнее было то, что ее грудь прижималась к его груди, и всю ее он чувствовал всем телом, все эти изгибы и выступы, все волнующие загадочности...

У нее горячая и гладкая кожа, она пахнет фиалками и звездной ночью, и в другой, правильной и нездешней жизни, он хотел бы только одного: чтобы не было вокруг ни этого города, ни толпы людей – только он и она, вместе, сплетенные в объятии на смятых простынях.

Он очень хорошо себе это представил – и немедленно приподнял ее над землей, стремясь как можно крепче обнять, закрыть от внешнего мира.

Он хотел ее, как никого другого. Он вообще никогда TAК не хотел женщину, как эту несуразную, странную, не от мира сего девицу с невинными серыми глазами и грешными губами...