Гленда Сандерс - Свободная любовь

— Ты не знаешь, каково быть одной, Цинтия. От тебя никогда не уходил муж.

— Послушай, если ты любишь этого человека и он любит тебя, тогда все в порядке.

— Но Скотт...

— Так вот в чем дело. Ты по-прежнему хочешь соревноваться с новой женой Скотта. Это же глупо. Она на десять лет моложе тебя, Бет, и у нее нет женских проблем, как у тебя. Ты ничего не докажешь, кроме своей собственной глупости, если попытаешься родить ребенка.

Если ты попытаешься. Скотт вздохнул с облегчением. Это должно было означать, что она не беременна. Пока.

— Обсуждение на данный момент может быть только чисто теоретическим.

По спине Скотта вновь пробежали мурашки. Он не знал, что такое «теоретический», но слово не предвещало ничего хорошего.

— Боже, Бет! Пожалуйста, не говори мне этого, — сказала тетя, подтверждая его самые худшие страхи.

— Уже поздно.

Поздно для чего? — подумал Скотт.

— Да поможет тебе Бог, — сказала тетя Цинтия. Это было началом новой фазы кошмаров...

В отчаянии Скотт пытался отогнать воспоминания о долгой и беспокойной беременности его матери и вновь набрал номер Дори. Не получив ответа, он решил пойти куда-нибудь пообедать. Сытный обед ему не повредит, особенно если придется совершить незапланированную поездку в Таллахасси.

Телефонный звонок разбудил Дори.

— Дори?

Решительность в его голосе вызывала тревогу.

— Скотт? — спросила она в ответ.

— Дори, с тобой все в порядке?

— О... о да, я... я читала и, должно быть, уснула.

— Я уже несколько часов пытаюсь найти тебя. Майк сказал, что ты звонила в офис.

Добрый старина Майк.

— Я забыла, что сегодня четверг.

— Ему показалось, что ты заболела.

— Я просто немного устаю. Врач сказал, что это нормально, но я не хотела обсуждать это с Майком.

— А-а. — Пауза. — О'кей, я рад, что это не грипп или что-то другое.

Скажи что-нибудь о ребенке, подумала Дори. Скажи мне, что рад тому, что это не связано с ним. Скажи мне, что ты испугался...

— Ты приедешь на этой неделе?

Итак, они оба могут молчать о ребенке? И она может устраивать скандал доктору, а Скотт даже не реагирует?..

— Я... Скотт, мне действительно не помешает немного отдохнуть. Суматоха по поводу поместья Борген все еще сказывается. — Дори встревожило полное молчание, которое было ей ответом. Она смущенно добавила: — Это все еще критический период, Скотт. И вести машину...

Снова молчание.

«Пожалуйста, скажи что-нибудь», — молила она про себя.

— Я скучаю по тебе, Дори. — И вновь наступило продолжительное молчание, а затем он произнес: — Ты хочешь, чтобы я приехал?

Если бы только ты мог приехать и мы поговорили бы о ребенке, нашем ребенке. Ребенке, которого я ношу под сердцем, который живет во мне. Если бы можно было вместе строить планы на будущее, если бы я могла передать тебе слова доктора и быть уверенной, что ты так же бы рассердился, как и я...

— Я... Возможно, это неплохая идея... — сказала она.

Страх шевельнулся в душе Скотта, иной страх, отличный от того, который заставил его позвонить ей, но не менее настойчивый и, конечно, не менее пугающий. Он терял Дори и почувствовал, что вместо особой близости, которую они всегда испытывали, появилась некая неловкость. Беременна. И сейчас она не приедет, чтобы увидеться с ним, не хочет, чтобы и он приехал. Боже, как это было больно. Его разрывала физическая боль — это сожаление, желание, чтобы ничего не менялось; вопрос, почему это должно было случиться.

— Возможно, так будет лучше, — мягко сказала она. — Мне действительно нужно отдохнуть в ближайшие выходные. И, мне кажется, тебе нужно немного больше времени и пространства.

— Ты нужна мне, Дори.

Дори закрыла глаза. Скажи мне, что тебе нужен наш ребенок. Скажи, что он нужен тебе, потому что он часть нас с тобою.

— О Скотт! — сказала Дори, борясь со слезами, которые в последнее время часто навертывались на глаза. — Ты мне тоже нужен. Но...

— Подумай о нас, Дори. Ведь с нами никогда так не бывало.

— Именно поэтому... — Она проговорила это очень быстро, затем устало вздохнула. — Все дело в том, что мне хочется говорить о ребенке, а ты, мне кажется, не готов к этому, и у меня нет сил целый уикенд притворяться, что ничего не случилось.

— О Боже, Дори! Если бы ты знала, как я рад, что ты честно сказала об этом. Такое облегчение — словно камень с души свалился.

— Значит, ты не сердишься на меня? За этот уикенд?

— Разочарован. Но не сержусь.

И еще не готов к разговору, подумала Дори. По-своему Скотт был откровенен с ней, и она тоже испытала облегчение, но с примесью разочарования.

— Ты собираешься к своей матери на День Благодарения? — спросила она.

— Собираюсь. Это мой долг.

— Я надеялась... — Она перевела дыхание. — Я думала, что, когда все мои соберутся вместе, было бы самое время сказать им. Я подумала, что, может быть, ты захочешь быть там.

— Я не знаю, что сказать, Дори. Это ведь твоя семья.

И мой ребенок, подумала она с горечью. Мой, а не наш.

— Ты должна решить, в какой форме и когда сказать им, — продолжал Скотт. — Если ты подождешь до следующего раза, когда я буду в Таллахасси, тогда мы сможем сказать им вместе.

— Я подумаю.

— Дори...

— Скотт...

Они смущенно и невесело рассмеялись.

— Вот и опять, — сказала Дори. — Мы ведем себя как чужие.

— Глупо, правда?

— Да. О Скотт, как бы я хотела, чтобы мы могли быть вместе и просто держать друг друга в объятиях и нам совсем не надо было бы разговаривать.

— Мы могли бы?

— А почему нет?

— Возможно, ты права.

— Мы будем вместе через две недели.

— Эти две недели покажутся вечностью.

— Две недели всегда кажутся вечностью. Вот почему мы не говорим об этом. Правило номер один в отношениях между далеко живущими, помнишь?

— К черту правила, Дори!

В ответ на его раздражение она хихикнула:

— Майк сказал, ты чувствуешь себя одиноким.

Ты действительно становишься брюзгой, когда не видишься со мной?

— Раздражительность — вполне нормальная мужская реакция на сексуальные лишения.

— За это ты получишь что-то сверх обычного в следующий раз, когда мы останемся одни, — промурлыкала Дори.

— Эти две недели с каждым разом кажутся все длиннее.

— Ручаюсь, хотя мы и не должны говорить об этом, не только ты одинок.

— Тогда почему, Дори?

— Единственный ответ на «почему» — «потому». Сейчас это невозможно.

— Я ведь не должен соглашаться с тобой? Нет, пожалуйста.- Возрази мне, молча молила она. Скажи мне, что ты готов поговорить о ребенке. Но он уже признался, что не готов.

— Эти две недели будут очень долгими, — грустно повторил он.

Дори пожалела о своем решении отменить поездку в Гейнсвилл прежде, чем положила трубку. Уикенд даже еще не начался, а уже представлялся таким долгим; он маячил перед ней как приговор к одиночному заключению. Как она могла добровольно лишить себя общества Скотта, когда она так отчаянно нуждалась в нем? Наверняка избегать темы ребенка со Скоттом было бы не так ужасно, как обсуждать ее без него.