Айра Левин - Все или ничего

— Мы в любой момент можем повернуть обратно, Брайони, — мягко заметил он.

— Ну уж нет. — Она попыталась подладить свою интонацию под его и даже умудрилась улыбнуться, однако добавила с холодностью, от которой не смогла удержаться: — У меня теперь обязательства перед горой Марионс. Ты готов?

— Да.

Они забирались наверх бок о бок, но он не предлагал ей помощи, которую она все равно отвергла бы с негодованием, и это восхождение было энергичным и напряженным. Пару раз они останавливались, но разговаривали между собой мало, и Брайони вся сосредоточилась на подъеме, чтобы не думать о том, с какой легкостью взбирается наверх Грант; она была полна решимости не отставать от него ни на шаг. И это ей удалось. Когда она достигла вершины на пару минут раньше него, для нее это был маленький триумф, хотя она не могла бы объяснить почему.

— Молодец. — Грант подошел к ней сзади, пока она рассматривала великолепный вид, такой четкий в ясном, прохладном воздухе.

— Спасибо. — Брайони сняла с себя рюкзак. — Я захватила нам кое-что перекусить. — Она опустилась на колени, чтобы вынуть маленький термос с кофе и бутерброды с мясом.

— А я прихватил вот это. — Грант присел на корточки рядом с ней и достал из рюкзака серебряную флягу. — Бренди. Можешь выпить так, а можешь добавить в кофе.

— Ой, в кофе, я думаю, — живо отозвалась она. — А то, кто меня знает, что я натворю.

— Что-нибудь подобное? — Он привлек ее к себе. — Потеряешь голову и поцелуешь меня?

— Не сегодня, Грант…

— Именно сегодня, Брайони, хотя бы потому, что завтра меня здесь не будет.

Ее глаза округлились.

— Почему? — прошептала она. — Разве все уже кончено?..

— Нет, если только ты сама этого не захочешь. — Больше он ничего не сказал, а только поцеловал ее и этим поцелуем напомнил, что теперь ее тело знало его тело и жаждало его и, какие бы грустные мысли ни приходили ей в голову, это невозможно было изменить.

— Перекусим? — наконец спросил он.

Брайони кивнула и подивилась, куда улетучилась ее агрессивность.

Они уселись в тени горной растительности, Грант разлил кофе и добавил туда бренди, и только после того, как Брайони съела бутерброд и отпила немного кофе, он сказал:

— Скажи мне, что ты хотела сказать вчера вечером, Брайони.

Она заколебалась.

— Может, ты лучше ответишь мне, почему сейчас хочешь услышать то, что не захотел слышать вчера?

— Иногда лучше ничего не говорить под горячую руку. Мне часто приходилось убеждаться в мудрости этой жизненной философии, вот я и решил, что стоит подождать и подумать, но я не мог не понимать, что ты чувствуешь себя несчастной.

Она отпила еще немного кофе.

— Мне кажется, за это меня нельзя осуждать, Грант, — едва слышно проговорила она.

— Существует альтернатива. Ты могла бы переехать в Сидней, уверен, ты нашла бы там хорошую работу, и всякий раз, когда я приезжал бы туда, а это случается довольно часто, мы…

— Не продолжай. — Брайони поразилась тому, как уверенно прозвучал ее голос, видимо, что-то от ее вчерашней решимости пришло ей на помощь. — Это мне совершенно не подходит.

— А что тебе подходит?

— Не знаю. — Она прислонилась головой к скале и уставилась в небо, она вновь поразилась, как человек, который мог заставить ее столь сильно желать себя, мог говорить то, что только что сказал. — Я считаю, что состою не только из тела. По-моему, в жизни должно быть что-то еще.

— Это естественно. Мы можем встречаться не только на территории Хит-Хауса. Я должен быть в Мельбурне на собрании союза владельцев ранчо через две недели, например. Тебе же давно пора в отпуск, который ты еще ни разу не брала. Мы могли бы провести там пять дней. Я буду занят на собрании самое большее два дня, а остальное время мы могли бы провести по собственному усмотрению. Неужели тебе никогда не хотелось побывать на концертах, каких-нибудь шоу, походить по интересным местам, магазинам, по маленьким, уютным ресторанчикам?

У Брайони захватило дух.

— По книжным магазинам, — добавила она, — по музыкальным салонам… о-о…

Грант взял ее за руку.

— Поедешь?

Она наконец оторвала глаза от неба, посмотрела ему в лицо, и ее сотрясло воспоминание о последней ночи, которую она провела в его объятиях.

— Я… да.

Он сжал ее пальцы, а затем поднес ее руку к своим губам и нежно поцеловал ладонь.

— Я уезжаю сегодня.

Ее пальцы напряглись.

— Почему?

— Я получил вчера вечером сообщение о том, что Лиза, которая должна была провести со Скоттом и Ханной половину их каникул, задерживается.

— До или…

— После того как я ушел от тебя.

Брайони секунду помолчала.

— Скотт и Ханна — твои дети?

— Да.

— Они в интернате?

— Да, и вполне счастливы. — Грант поморщился. — Я предложил им на выбор дневную школу или интернат, они оба выбрали последнее.

— Куда ты повезешь их на каникулы?

— К моей матери. Она по-прежнему живет на одном из ранчо. Она обожает их, они обожают ее, им там нравится, и вдобавок я обещал научить их метко стрелять.

— Они… они похожи на тебя?

— Скотт скорее пошел в Лизу, а Ханна — та Гудман. Мне жаль, что я уезжаю так неожиданно.

— Мне тоже. — Брайони осеклась и покраснела. — Тебе это может показаться странным после всего, что я наговорила.

Он отпустил ее руку, заметив краску на ее лице, но ответил совершенно серьезно:

— Честно говоря, нет. Должен тебе признаться, я ничего бы так не хотел, как взять тебя с собой. Пройдет еще очень много времени, прежде чем я снова смогу любить тебя. — С этими словами он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал долгим поцелуем.

Все было хорошо, когда они спускались с горы, но в машине он вновь удивил ее, попросив высадить в аэропорту.

Брайони с недоумением посмотрела на него.

— Ты уже улетаешь?

— Да. Я арендовал самолет до Лонсестона, а оттуда полечу коммерческим рейсом до Сиднея. Я все тщательно рассчитал. Мне бы хотелось успеть к тому времени, когда у детей закончатся занятия в школе. Линда уже отослала мой багаж.

— Тебе не нужно было в таком случае так долго быть со мной.

Грант улыбнулся ей так, что она почувствовала слабость в коленях.

— Нет, нужно. Мне необходимо было провести это время с тобой.

Последующие дни иногда летели с ужасающей быстротой, а иногда тянулись черепашьим шагом; только две вещи оставались неизменными — желание быть рядом с Грантом Гудманом и одновременно сомнения, правильно ли она поступает. А если она все-таки уедет, как сложится ее жизнь? Хватит ли у нее сил начать все с нуля? Воспоминание о Нике Симпле постепенно становилось бледным и далеким, и она ловила себя на мысли, что больше ничего не хочет слышать о нем.

И вот наконец она оказалась в Мельбурне, в роскошном люксе роскошного отеля, где ее ждал букет великолепных красных роз и записка от Гранта с приглашением поужинать вместе в официальной обстановке. Гудман уведомлял ее, что присоединится к ней в шесть тридцать вечера.