Кэрол Мортимер - Не ищи оправданий

— Опять ты начинаешь, — разозлился Руперт. — Я объяснял, что расстроился из-за того, что ты никак не ответила на мое предложение выйти за меня замуж.

— Так расстроился, что тут же подхватил на презентации какую-то девицу и повез ее к себе на ночь, — с отвращением проговорила она.

Тори не могла решить, что ее злило больше ее собственная нерешительность или его поступок, когда, сделав ей предложение, он тут же затащил к себе в постель другую женщину.

— Давай не будем спорить, Руперт, — отмахнулась она. — Родители оставили тебя ночевать, так ночуй. Только прошу тебя уехать утром как можно раньше, — добавила она, видя, как лицо Руперта осветилось надеждой.

— Договорились, — быстро согласился он. Тори угадала ход его мыслей: он считал, что к утру она подобреет и изменит свое отношение к нему. Ну что ж, значит, его ждет горькое разочарование!

Когда они вместе вошли в кухню, лица у них были спокойными. Тори улыбнулась родителям — не стоило волновать их разногласиями с Рупертом, эту проблему она должна решить сама. Тем более что сейчас ее занимали мысли о Джонатане.

Увидится ли она с ним еще?

— Я так и думал, что ты здесь, — радостно произнес Руперт, входя в ее музыкальную студию.

Тори даже не посмотрела в его сторону — она перебирала гитарные струны, пытаясь вспомнить мелодию, которую наигрывал в воскресенье Джонатан. Она уже восстановила по памяти большую часть, но не до конца. Теперь надо было найти к этой мелодии слова.

Совершенно безразличный к музыке Руперт прошел через комнату и остановился возле дивана, на котором сидела Тори.

— Симпатичный мотивчик, — кивнул он, наблюдая, как она перебирает струны. — Что-то новенькое?

— Да, — ответила она, по-прежнему не глядя на него.

— Твоя мать накормила меня сейчас прекрасным завтраком, — сказал он. — Действительно, жизнь на острове имеет свои преимущества.

Тори криво улыбнулась.

— Яйца свежие, но мы не держим свиней, поэтому бекон куплен в супермаркете, да и хлеб тоже. Мама теперь не выпекает его дома.

Он высоко поднял светлые брови.

— Мы не в настроении с утра?

Тори почувствовала раздражение.

— Я просто говорю честно, — ответила она. — Как ты уже заметил, я занята, и если тебе больше нечего сказать...

В ответ Руперт опустился на диван рядом с ней. Тори взглянула на него — как обычно, элегантен: светло-серая рубашка заправлена в серебристо-серые брюки, на ногах черные туфли ручной работы, отполированные до ослепительного блеска. Очень подходящая для фермы одежда!

Он заметил ее критический взгляд и быстро отреагировал.

— Я научусь, — пробормотал он.

— Не стоит утруждаться. — Она встала и отложила гитару. На ней были голубые простенькие джинсы и голубая же футболка. — Ты здесь не задержишься, — проговорила она, глядя на него в упор.

— Я не верю, что ты все еще сердишься на меня, Тори, — спокойно ответил он, совершенно не тронутый ее неприветливым отношением. — Ты провернула интрижку с американским красавчиком, и видишь, я на тебя не в обиде.

Она с яростью уставилась на него.

— Никакой интрижки я не проворачивала. Да если бы и так, ты не в обиде лишь потому, что не имеешь права обижаться.

— Я сделал тебе предложение, Тори, — напомнил он вполголоса.

— Тори? — насмешливо переспросила она. Раньше он всегда называл ее Викторией. — Может, ты и сделал мне предложение, но, помнится, я ответила тебе твердым отказом.

Он посмотрел на нее:

— Но ты тогда разозлилась на меня.

Еще бы! Приехав к нему в отель, она обнаружила там растрепанную рыжую девицу, на которой не было ничего, кроме полотенца!

— Я больше не сержусь, но ответ тот же самый: нет! — твердо произнесла она.

— Знаешь, Виктория, — нараспев начал он, — у тебя вырабатывается комплекс примадонны.

Она едва сдерживалась, чтобы не наговорить ему гадостей. Щеки вспыхнули от гнева, она не отрываясь смотрела на него.

— И вообще, — продолжал он, — ты становишься вульгарной склочной бабой!

— Да как ты смеешь!..

— А в чем дело? — продолжал он дразнить. — Не любишь правды о себе?

Да разве это правда?

— Мне нелегко говорить тебе подобные вещи, Виктория, — продолжал Руперт, кладя руку ей на спину, — но кто-то же должен был это сделать.

Он явно получал удовольствие, наблюдая за ее реакцией. Только он ошибается — она никогда не считала себя центром вселенной. Это он, Руперт, видел в этом мире только себя и запросто мог солгать, чтобы достичь своей цели!

Она криво улыбнулась:

— Неплохой ход, Руперт, ты почти убедил меня, теперь я точно знаю, что я на правильном пути. — Она холодно посмотрела ему в глаза. — Не нужно мне новых ангажементов, ограничимся тем, что есть. У меня другие планы!

— Предупреждаю, ты не можешь позволить себе уйти со сцены на целый год, — зло прошипел он, уставясь на нее ледяным взглядом.

— Осторожно, Руперт, ты теряешь свое очарование, — поддразнила Тори.

— К черту мое очарование!

— Я тоже так думаю, — ядовито проговорила она. — У нас контракт на пять лет, с оговоркой, что его можно возобновить по истечении срока. Контракт заканчивается через три месяца, то есть как раз после окончания европейского турне. После этого наши пути — личные и профессиональные — окончательно разойдутся.

Глаза у него зло сверкнули.

— Без меня твоя популярность не продержится и полгода. — Руперт искривил рот в неприятной усмешке. — Это я сделал тебя такой!

— Это чистое вранье! — Тори укоризненно покачала головой. — Ты помог мне, и я благодарна тебе.

— Ты выбрала странный способ благодарить, — возразил он.

Она подняла брови.

— Я действительно благодарна тебе, Руперт, — твердо повторила она, — но ведь не ты дал мне голос.

— Но ведь и не эти два простака, твои родители. — Он кивнул в направлении фермы.

Тори побледнела.

— Ты забываешься, Руперт, — угрожающе сказала она, сверкнув глазами.

Он скривился в усмешке:

— Почему же? Я лишь напомнил тебе, что Бьюкенены не являются твоими настоящими родителями. — Он насмешливо покачал головой. — Ты родилась в середине марта, значит, вероятнее всего, в результате какого-нибудь кратковременного романа или интрижки во время ежегодного сборища мотоциклистов на острове. Я не прав?

Тори охватила слепая ярость, сдерживало лишь сознание того, что именно этого Руперт и добивался.

Ее никогда не беспокоило, что она приемная дочь — она знала, что не все родители так любят своих детей, как любят ее Дэн и Телма Бьюкенен.

— Уйди, Руперт, — устало проговорила она. — Иначе ты наговоришь такого, о чем мы потом оба пожалеем.

— Ты так думаешь? — зло усмехнулся он.

— Думаю, — кивнула она, выдержав его пристальный взгляд.