Мэри Кроубридж - Вечная тайна любви

Сама она никогда бы не смогла толком объяснить, почему Грэгори так охотно доверил ей свою формулу. Все говорило о том, что он человек замкнутый — твердые очертания губ, жесткая линия подбородка, гордое, с оттенком горечи, выражение, которое никогда не сходило с его лица. В нем не было мягкости или мечтательности. Он не выказывал открыто своих чувств и всегда готов был дать отпор в случае необходимости. Это и понятно: чтобы успешно работать в сфере международной торговли, требовались тонкий подход и проницательность. И в то же самое время он доверил рецепт питательного раствора для жемчужниц женщине, которую встретил впервые… Ведь могло же оказаться, что эта формула невообразимо ценная.

И Луиза дорожила этим доверием, как львица дорожит своим детенышем… И это тоже нельзя было сбрасывать со счетов. Солнце зашло, свет за высокими окнами начинал меркнуть — приближался вечер. Ее не очень устраивало, что им придется обсуждать свои секреты с глазу на глаз в темноте наступающей ночи. Она пригласила его в свой дом для того, чтобы обсудить их совместные дела, связанные с проведением экспериментов. Но не для того, чтобы этот мужчина смотрел на нее с любопытством, интересом, словно лаская взглядом. Это вызывало в Луизе какие-то необъяснимые ощущения, словно она ждала чего-то.

— Нам следует поговорить о результатах эксперимента, — твердо сказала она.

Грэгори кивнул.

— Я снял домик у Голубого Ручья — Блю-Крик. На месяц. Надеюсь, что нам хватит этого времени.

— Вам не понадобится быть здесь целый месяц. Двух недель вполне достаточно… Многое будет зависеть от вас, от того, сколько времени вы захотите уделять этому ежедневно. И когда…

— Что это значит?

— Все зависит от вашего подхода, — прямо сказала Луиза. — До этого момента ни Тэд, который здесь командует моими рабочими, ни кто-либо из них не знал о существовании проекта. Таково было ваше условие… Мы можем работать днем или ночью, как пожелаете. Но днем здесь будут находиться мои рабочие. Я им доверяю, в особенности Тэду, но если вы хотите сохранить все в абсолютной тайне…

— Да.

— В таком случае нам придется работать ночью. — Она беспомощно развела руками. — Я знаю, что вам не хотелось самому заниматься сбором жемчужин, и в этом я не могу вас винить. Нас едят комары, мы часами находимся в мокрой одежде, среди ужасающей вони. Даже с техникой вскрытия раковин вы наверняка не знакомы, да это и не требуется. Я хочу, чтобы было ясно, что работу буду выполнять я сама. Но важно, чтобы вы при этом присутствовали, чтобы сами все видели, чтобы не было никаких сомнений относительно того, что сделано с вашими жемчужинами…

— Что же, — неторопливо произнес Грэгори, — назначайте время и место встречи.

Луиза быстро двинулась к двери.

— Завтра… в одиннадцать вечера. Иногда мы работаем допоздна, но в это время, как правило, никого уже не остается. Вы пройдете мимо ворот вдоль ограды и остановитесь метрах в ста от них. Ждите меня у машины. Я подойду.

— Хорошо.

С делами было покончено, тем не менее Грэг почему-то топтался возле двери. Их разделяли каких-нибудь два шага. Нараставшее между ними напряжение внезапно достигло предела, грозя вылиться во что-то непредвиденное. Луиза уговаривала себя, стараясь объяснить свое состояние волнениями из-за жемчужин. Осталось ждать недолго — теперь уже несколько дней, а может быть даже часов, и они будут знать результат. И тогда уйдут мечты о невозможном, уйдут желания и надежды.

Все как будто так, но почему вдруг из-за какого-то жемчуга так странно бьется ее сердце? И на лице Грэга не видно больше натянутой улыбки… Прежде его занимали обсуждавшиеся ими дела. Теперь же он сосредоточил все свое внимание на ее фигуре — на шелковой блузке, которой были прикрыты ее грудь и шея, на длинных стройных ногах, которые, очевидно, были голыми под юбкой. Он перевел взгляд на ее темные волосы, на губы, на нежное лицо. Он и прежде ее внимательно рассматривал, но все было не так. Сейчас его взгляд был каким-то… призывным. Теперь он смотрел на Луизу, как на женщину. Неужели он был так слеп раньше?

Это было как раз то, на что она надеялась в глубине души. Она заставила себя поверить в это.

— Завтра в одиннадцать, — повторил Грэгори.

— Да.

Она проснулась посреди ночи в холодном поту, ее била дрожь. В окна спальни проникал серебристый лунный свет. Прохладный ночной ветерок шевелил бледно-розовые занавески. Кошмарный сон постепенно уходил от нее, сердце начинало успокаиваться.

Теперь пожар в ее доме снился Луизе все реже, раз в несколько месяцев. Но сегодня ужасное сновидение было необыкновенно живым — словно наказание за покой последнего времени. Ей исполнилось девятнадцать, когда она проснулась в ту трагическую ночь посреди дыма, огня и криков о помощи. Стена пламени отделила ее от родителей. Она не могла не вспоминать об этом. И всегда приходила к одному и тому же выводу: в ту ночь она поступила единственно возможным образом. Откуда-то издалека до нее доносились истошные звуки сирен пожарных машин. Она выбралась из своей спальни на балкон из кованого железа, который соединял ее комнату со спальней родителей. Выли сирены, было жарко и страшно. Она попыталась вытащить мать через окно, а затем отца… Боже мой, ее отец…

Луиза крепко зажмурилась, стараясь прогнать воспоминания. Внизу дедушкины часы пробили три ночи. Луиза перевернула подушку на другую сторону, которая была прохладнее, и расправила смятые простыни.

Она пришла в себя тогда в больничной палате. Боль ее была нестерпима: горе по поводу гибели родителей и саднящие раны от ожогов терзали ее. В тот момент да и позднее она никогда не придавала значения тому, что ожоги оставили на ее теле безобразные следы. Кому какое до этого дело? Жизнь полна страданий, но у нее был дом, и нужны были силы, чтобы бороться за него, нужно было работать, платить по счетам. Кредиторы терпеливо ждали, понимая ее бедственное положение. Она знала этих людей из их городка всю свою жизнь, а они знали ее.

И Гилберта она знала всю жизнь. Он помогал ей красить стены пострадавшего от пожара дома. Он часами мог просиживать на скрипящих досках крыльца и слушать, как она рассказывала ему про жемчуг. Луиза не раз устраивала пикники на берегу реки. Она чувствовала, что отчаянно нуждается в его обществе — или в любом другом, — потому что ее терзало чувство одиночества.

Разумеется, она стеснялась своих шрамов, но в свои двадцать лет наивно считала, что настоящий человек не станет придавать этому значения. Гилберту было известно, что она получила ожоги на пожаре. Луиза ему верила, ибо казалось, что внешняя красота не была для него главным. Она пыталась проверить его чувства. Их подтверждали воспоминания о страстных поцелуях в ночной темноте. После них, уже войдя в дом, она прислонялась спиной к двери, поскольку ноги отказывались держать ее. Их поцелуи имели вкус лимонада, чая, приятной утренней свежести и пряного аромата предвечерних часов дня. Луиза вовсю насладилась поцелуями Гилберта, прежде чем решилась на близость с ним. Его объятия становились все настойчивее, одежда все более казалась ненужным препятствием.