Барбара Делински - Никогда не спорь с боссом

Она вонзила ногти в его плечи, уронила голову набок и, зажмурив глаза, окунулась в сладчайшую из мук. Не отдавая себе отчета, она выгнулась под его рукой.

— Коррей… я хочу…

— Я знаю. — Он не сводил с нее глаз, любуясь тем, как полуоткрылся ее рот, как судорожными толчками срывалось дыхание с губ, как в мольбе напряглись черты лица. Потом перевел взгляд на ее груди, отливавшие жемчужным цветом в сиянии луны, и подумал, что в жизни не видел ничего более прекрасного. — Истинная женщина, — благоговейно шепнул он. — Моя женщина.

Коринна доверилась ему, поскольку все, что она испытывает, так чудесно и правильно.

Но внезапно что-то стало не так. Его рука исчезла с ее тела. Коринна тихонько застонала.

— Любимая, нам нужно остановиться, — с мукой произнес Коррей. — Любимая, нам нужно остановиться.

— Почему? Я не хочу…

Он протянул было руку, чтобы дотронуться до нее, но тут же передумал. Поднявшись на колени, взялся за застежку бюстгальтера. Пальцы у него дрожали.

— Мы будем заниматься любовью, дорогая, но я хочу, чтобы это случилось, когда ты сама примешь сознательное решение. — Пуговичка за пуговичкой он застегнул ее блузку.

Коринну обуревали противоположные чувства. Ее тело ненавидело эти пуговицы, и в то же время сознание превозносило хвалу рукам, застегивавшим эти пуговицы. Она постепенно всплывала из чувственного тумана.

С его помощью она встала на ноги, и они направились в обратный путь.

— Ты уже во второй раз приводишь меня в чувство, — сказала она. — Почему, Коррей? Тебя что- то во мне заставляет колебаться?

Не замедлив шага, он наклонил голову и прикоснулся к ее лбу нежным поцелуем.

— Дело не в том, что меня что-то в тебе отвращает, если ты боишься именно этого. Как раз наоборот. Мне так хорошо с тобой, что я не желаю ни малейшего риска. Ты сама поймешь, когда настанет момент. И тогда ты захочешь заниматься со мной любовью, захочешь по-настоящему.

Они подошли к парадной двери дома. Верхний этаж был погружен в темноту, но из глубины прихожей мерцал рассеянный свет.

— Спокойной ночи, Кори.

— Спокойной ночи, — прошептала она, но не сдвинулась с места, зачарованная загоревшимся внутри нее светом.

Он высоко поднял брови.

— Кори? — И взмахом ладони указал внутрь дома.

Коринна перешагнула через порог и, обернувшись, уловила его прощальную улыбку, потом он развернулся и зашагал к машине. Она неслышно прикрыла дверь и прислонилась к ней, а потом внезапно, в порыве чувств, отпрянула и рывком распахнула ее.

Но ее взору предстали лишь задние огни такси, а затем и они растаяли.

Этой ночью Коринна лежала в постели, подводя итоги своей жизни.

Ей тридцать лет. У нее прекрасная работа, прекрасный дом и чудесные друзья; есть бабушка, которая ее любит, и сестра, которая в ней нуждается, да еще родители, которым на нее наплевать.

А через десять лет? Она станет сорокалетней дамой с той же работой, тем же домом и теми же самыми друзьями.

Чего-то в этой картине недоставало. Ей хотелось иметь детей.

Коррей отличался от всех ее знакомых мужчин как день от ночи. Он заставлял ее смеяться от души и таять в его объятиях. Он вытащил на поверхность те стороны ее личности, о которых ей не хотелось бы знать.

Лежа в кровати, в своей чопорной белой ночной рубашке, на накрахмаленном белье, уставившись в белоснежный потолок, она осознала, что хочет, чтобы он любил ее. Ей хотелось, чтобы его любовь была так сильна, что смогла бы удовлетворить любое желание, любую мечту, любое стремление, которые, возможно, появятся у нее в ближайшие сто лет.

Она снова окинула мысленным взором свою нынешнюю жизнь, а потом представила себе жизнь с Корреем. Разница крылась в расцветке. Сейчас ее жизнь была черно-белой, размеренной и уравновешенной, в то время как жизнь с Корреем могла бы расцветиться всеми красками радуги.

Но стоит ли это риска?

Все следующее утро мысли Коррея только наполовину занимали совещания. Другая половина была отдана Коринне. Тогда, у Алана, она показалась ему по-мальчишески нескладной, а на самом деле была по-женски изящной. Где-то хрупкая, где-то пышная, она так напоминала готовый распуститься бутон, что от подобной перспективы у него сводило судорогой мышцы. Даже ее короткие густые волосы лишь усиливали ее прелесть, поскольку подчеркивали открытые черты лица, характерную горбинку носа, несметное количество эмоций в ее бездонно-карих глазах.

Чуть за полдень, едва дождавшись окончания заседания, которое он просидел, ерзая в кресле как на иголках, Коррей набрал ее номер.

— Привет, Кори.

С минуту она молчала. Затем осторожно протянула:

— Должно быть, у тебя перерыв на кофе.

Он уловил уже знакомый ему оттенок сдержанного юмора в ее тоне, только сейчас он чуть-чуть изменился. В нем появилась теплота, интимность, намекающая на их тайну. А еще он почувствовал, как она затаила дыхание.

— Сейчас у меня деловой ланч, а потом сразу в аэропорт. Почему бы тебе не прилететь ко мне на выходные? Мы бы обсудили на пару все, что нужно, ты смогла бы внести необходимые изменения — моя секретарша будет в твоем распоряжении, — а потом мы могли бы встретиться с остальными заказчиками для окончательного подтверждения.

— Звучит великолепно.

— В понедельник? Во вторник?

— Может быть, в среду?

Он застонал.

— Это же через целых пять дней.

— Они мне нужны, — шепнула она, молясь в душе, чтобы он ее понял.

Он понял, но начал нервничать.

— Хорошо, в среду. Пораньше?

— Я постараюсь.

Коррей не стал утруждать себя напоминанием, чтобы она позвонила перед вылетом. Он знал, что будет постоянно звонить ей; и это было не столько частью сознательного плана, сколько просто острой необходимостью слышать ее голос.

Что вызывало его удивление в следующие четыре дня, так это полное отсутствие какого-либо сознательного плана во всех его поступках. Послать ей в субботу великолепные белые розы заставила спонтанная мысль, что одна истинно американская красавица заслуживает получить дюжину других. Заказать в воскресенье корзину свежих круассанов его заставило внезапно появившееся непреодолимое желание представить, как она вонзает в пропитанное маслом тесто свои зубки — со страстностью вознагражденной невинности.

В понедельник утром он послал изящную хрустальную вазу на адрес офиса Коринны, а во второй половине дня — одну-единственную восхитительную нераскрывшуюся розу, как будто созданную для этой вазы. На этот раз желтую, потому что Кори казалась ему солнечным лучиком. Сама ваза была простой, очень чистых и четких очертаний, говоривших об изысканности и прекрасном вкусе — они были ей присущи, эти качества, и он так любил их в ней.