Розанна Спайрс - Если любишь...

— Значит, нас ждет счастливая жизнь?! — с надеждой воскликнула Лидия.

— Не торопись, — предупредила дочь миссис Эштон. — На этот раз тебе повезло. А следующего раза и быть не должно. Если бы у мистера Купера и у мисс Седдрик по-иному сложились жизненные обстоятельства, например, надо было бы уехать куда-то по делам на несколько дней, им пришлось бы отдать Фрэнки властям как подкидыша и сейчас он находился бы в приюте.

— Боже мой... — Лидия покраснела еще сильнее. — Но я не собиралась бросать его! Я не оставила бы Фрэнки кому попало. Мистер Купер — человек известный, я знала, что он прекрасно позаботится о Фрэнки.

Такова цена славы, подумал Макс. Видя выражение его лица, Кэтлин сочувственно улыбнулась.

— Мисс Седдрик предложила, чтобы ребенок пожил у нас, пока ты закончишь свои дела, — сказала миссис Эштон.

— Но Питер через три дня уезжает!

— Думаю, тебе следует сделать так, как говорят, Лидия, — вмешался Питер. — В любом случае ты не сможешь прямо сейчас уехать со мной. Я же говорил, что потребуется время, чтобы подыскать жилье для нас троих. Поэтому соглашайся на предложение мисс Седдрик, а я скоро вернусь, и мы поженимся.

Лидия явно не обрадовалась, но поняла, что у нее просто нет другого выхода. Ей следовало доказать родителям и Питеру, что она хорошая, заботливая мать. И Лидия согласилась.

Это означало, что Кэтлин и Макс могут со спокойным сердцем оставить Фрэнки у бабушки и дедушки. Как они и договорились по пути сюда, Макс и Кэтлин сходили к машине и принесли в дом манеж, автомобильную люльку, одежду для Фрэнки.

— Господи, я была в таком состоянии, когда оставляла Фрэнки, что даже не подумала о таких необходимых вещах! — повинилась Лидия. — Мне, право, неловко... но они совсем новые, возможно, вы сможете продать их и вернуть свои деньги. — От мелькнувшей догадки лицо Лидии просветлело. — Или положите в кладовку, они подождут там, пока у вас появится первый ребенок!

У Кэтлин учащенно забилось сердце. Не в силах говорить, она ждала, что Макс как-то отреагирует на слова Лидии.

— Оставьте их у себя, — глухо сказал Макс. — Будем считать, что это наш с Кэтлин подарок к вашему обручению.

— Спасибо, — одновременно поблагодарили Питер и Лидия.

Повинуясь какому-то внутреннему порыву, Лидия передала Фрэнки Кэтлин.

Кэтлин прижала мальчика к груди и едва сдержалась, чтобы не заплакать. У нее не было ни племянников, ни племянниц, а жизнь с Максом не предвещала рождения собственного малыша. Так что Фрэнки, похоже, последний ребенок, о котором она заботилась. Горько было осознавать это.

Поэтому Кэтлин поцеловала Фрэнки в щечку, отдала его матери и тихо промолвила: «прощай». Она прощалась не только с Фрэнки, но и с мечтой иметь собственного ребенка.

Воспоминания о том, с какой болью Кэтлин прощалась с Фрэнки, терзали Макса, пока они шли от дома Эштонов к машине. Как и он, Кэтлин очень страдала, однако Макс понимал, что боль ее вызвана не только расставанием с Фрэнки, а и осознанием неосуществимости своей мечты.

Когда Кэтлин впервые сказала, что он нужен ей больше всего на свете, Макс почувствовал себя так, словно выиграл в национальной лотерее. Или как будто проснулся в день своего рождения и обнаружил, что его жизнь в приюте была не чем иным, как кошмарным сном. Кэтлин наполнила его холостяцкую обитель теплотой и любовью. Она превратила в реальность его детскую мечту иметь собственный дом.

Однако насколько прошедшая неделя была для Макса чудесной, настолько оказалась и пугающей. Когда-то давно у него уже были настоящий дом, семья, любовь, а потом, когда ему исполнилось семь, он внезапно остался один. И прошло много лет, прежде чем он научился справляться со злобой и с болью, которая, казалось, постоянно душила его, выдавливая из него жизнь. Потеря Фрэнки снова всколыхнула эту боль, он опять ощутил веревку на шее.

Не следовало позволять себе привязываться к ребенку. Ведь он знал, что призрак боли постоянно витает над его головой, поэтому и дал себе клятву не влюбляться. Чтобы держать боль на расстоянии, надо было не обременять свою жизнь привязанностями. С самого первого дня пребывания в приюте Макс установил для себя основное правило: никакой любви, потому что она заканчивается потерей и болью.

Черт побери, вот так я и жил все эти годы! — подумал Макс. Сам как бы дотрагивался до людей, но им не позволял прикасаться ко мне. А потом появился Фрэнки. И расставание с ним — Макс был уверен в этом — как бы давало ему намек на то, что его ждет, если позволить Кэтлин полностью войти в его жизнь: растерянность, горечь, боль, которые могут просто раздавить его. И на этот раз он уже вряд ли оправится от удара.

А боль Кэтлин от прощания с заветной мечтой уже повисла между ними, словно тяжелая пелена из слез. И, что бы она ни говорила о своем самом сильном желании, если Кэтлин не станет матерью, боль внутри нее будет расти и в конце концов взорвется, разметав их отношения в клочки. Это совершенно очевидно. Макс знал, что ему надо делать, чтобы Кэтлин наверняка смогла осуществить свою мечту, к которой стремилась и которой заслуживала.

Надо убедить ее оставить его.

На следующее утро Кэтлин с ужасом осознала, что Макс отдаляется от нее. По пути домой от Эштонов и позже она пыталась поговорить с Максом. Но Макс сказал, что не испытывает никаких чувств, оттого что они отдали Фрэнки. И почему он должен что-то чувствовать? Фрэнки не его ребенок.

Но Кэтлин видела страдание в его глазах и поняла, что он не искренен. Ее обидело, что Макс как бы отгородился от нее стеной, однако она постаралась понять его. Он не привык к любви.

Поэтому вечером в постели Кэтлин прильнула к Максу, как бы давая понять, что уж она-то никогда не покинет его. Макс обнял ее, но не попытался приласкать, даже по щеке не погладил. А когда он уснул, Кэтлин тихонько заплакала, потому что ощутила себя одинокой, почувствовала, что их отношения изменяются к худшему.

И вот сейчас, ожидая, пока Макс выйдет к завтраку, Кэтлин представила, что готовится войти в зал суда, чтобы защитить клиента, попавшего в серьезную беду. Она волновалась, терзаемая нехорошими предчувствиями.

— Что случилось? — тихо спросила Кэтлин, когда Макс вошел в кухню.

И увидела, как исказились черты его лица. Это был не тот Макс, которого она знала. Это был кто-то другой, такой же напуганный, как и она... и какой-то совсем далекий.

— Только прошу, Макс, не говори, что ничего не случилось, мы оба понимаем, что это неправда.

Он налил себе кофе, поставил чашку на стол и сел напротив Кэтлин. Ему не хотелось заводить этот разговор, но он обязан был сделать это. Ради ее же блага.

— Я думаю, Кэтлин, у нас с тобой ничего не получится, потому что ты никогда не смиришься с тем, что я не хочу иметь детей.