Дебора Тернер - Звезда любви

Нет, пусть все будет так, как захочет он. И, словно повинуясь ее безмолвному приказу, Энтони крепче прижал Монику к себе. Она почувствовала биение его сердца, его дыхание на своих волосах, аромат его тела... От этого закружилась голова — вот оно, то, чего так страстно ждала душа, не слушая доводов рассудка...

Энтони, не отрывая губ, приподнял Монику и перенес на диван. Медленно, как во сне, раздел: снял промокшую блузку, юбку, чулки, трусики. Когда она открыла глаза и увидела склоненное над ней лицо, побелевшее, как будто опаленное страстью, то не смогла сдержать тихого стона. Его обнаженное тело было прекрасно — подтянутый живот, стройные бедра, гладкая кожа...

Моника с наслаждением провела ладонью по его спине, ощущая под пальцами мускулы. Скоро она почувствует на себе тяжесть этого тела — от одного предвкушения внутри стало горячо. Она прикусила губу, чтобы сдержать стон, когда рука Энтони заскользила по ее груди, даря сладостные ласки. А от его поцелуев по телу пробегала дрожь.

Оба не могли сдержать желания и соединились — абсолютное слияние, клеточка к клеточке, изгиб к изгибу. Моника откинулась назад, удерживая Энтони за талию, и перед ее глазами мелькнули бледные отсветы фонарей за окном. А потом все исчезло, поглощенное, смытое жаркой волной наслаждения, жгучего почти до болезненности.

Они не разомкнули объятий и потом — просто не могли отпустить друг друга. Иначе, казалось, рухнет существующий мир, рассыплется в прах. И они держались за руки, словно это был единственный способ уцелеть. А запекшиеся губы были единственным мостиком между ними.

В комнате стало совсем темно, и Моника с трудом различала лицо Энтони. Страстное выражение сменилось глубокой нежностью, но стоило ей пошевелиться, как он снова притянул ее к себе с хриплым стоном. И опять началась погоня за счастьем: ведь когда люди соединяются в любви, они переживают мгновения счастья такой высокой концентрации, с которой почти ничто не может сравниться...

Монику захватил водоворот наслаждения: она тонула, пропадала, растворялась, задыхаясь, выныривала на поверхность, и влюбленные глаза Энтони были для нее словно изумрудные маяки на далеком берегу. Их сердца бились в одном сумасшедшем ритме, кровь пульсировала в висках, по телам пробегала дрожь.

Она не знала, сколько это продолжалось, и не думала о времени, полностью поглощенная страстью. Ей было чудесно с Грегори, но в объятиях Энтони Моника умирала и воскресала обновленной, словно сказочная птица Феникс — сгорала в огне желания, чтобы через мгновение краткого обморока вновь возродиться к жизни.

Уставшая, она уснула, прижавшись к Энтони. А когда вновь открыла глаза, в окне уже алел рассвет и рядом никого не было. Моника, потянувшись, встала, ощущая во всем теле сладостную истому. Ее вещи, аккуратно сложенные, лежали на стуле, у дивана стояли туфли. Она оделась и прошла в кухню, но и там было пусто. Энтони снова исчез, и, если бы не круги под глазами и горечь на запекшихся от поцелуев губах, прошедшая ночь казалась бы нереальной.

Только сейчас Моника подумала, что за все время близости они не сказали друг другу ни единого слова. Не было ни признания в любви, ни нежных имен, которыми влюбленные награждают тех, с кем делят такие краткие, но восхитительные мгновения близости.

Общее молчание, как будто Моника и Энтони боялись звуками своих голосов нарушить нечто, возникшее между ними. Но почему? Возможно, Энтони не хотел ничего говорить лишь потому, что не хотел лгать, признаваясь в несуществующих чувствах?

Моника еще раз обошла весь дом, выглянула наружу — пустота. Только из конюшни, стоящей поодаль, донеслось вдруг призывное ржание. Изабелла! Каково ей там в одиночестве? Моника нерешительно приблизилась, но заходить не стала. Она где-то слышала, что лошади, привязанные к своим хозяевам, не любят незнакомцев и могут причинить им существенный вред. А что, если Энтони своим отсутствием дает понять, что больше не хочет ее видеть? Иначе зачем бы ему исчезать, не оставив даже записки? Моника не представляла, что делать дальше. Следующие полчаса ожидания совсем не улучшили ее настроения: в голову лезли мысли о собственной ненужности и о том, что ее просто использовали. Энтони получил то, что хотел, — «Звезду любви». И даже больше: он получил на ночь и ее хозяйку в полное свое распоряжение.

В конце концов, а на что Моника рассчитывала? Счастливые завершения подобных историй бывают только в кино. А жизнь выставляет свои условия: за крохотные крупинки радости приходится расплачиваться или сожалением, или душевной болью.

Она решительно направилась к машине. Если уж судьбе так необходимо было окончательно ее унизить, она избрала верный способ. Вернувшись домой, Моника забралась под душ. Она подставляла лицо под тугие струйки горячей воды, и слезы смешивались с каплями влаги. А в смехе, срывавшемся с губ, не было ничего веселого.

— Прекрати немедленно! — приказала она себе. — Тому, кто не желает учиться на чужих ошибках, жизнь дает неплохой шанс познать все на собственных.

Насухо вытершись, Моника накинула на плечи халат, прошла в кухню и налила себе в бокал коньяка, хранимого в буфете именно для таких вот случаев. В комнате звонил телефон, но она как будто не слышала этих настойчивых звонков. И ее совершенно не интересовало, что происходит в ателье. Сейчас самым главным было забыться, вычистить из памяти прошедшую ночь. И снова мысленно попрощаться с — мистером Стоуном.

Не слишком ли часто она это делает? Но теперь уж точно навсегда. Моника опять нервно рассмеялась и прошлась по комнате. Неприятно, ужасно неприятно осознавать, что тебя использовали, притом что ты сама с радостью пошла на это унижение. Но ведь ей было так хорошо в объятиях Энтони, она забыла обо всем на свете и, что самое ужасное, ей впервые за долгое время захотелось сказать, что она любит.

Моника попыталась отвлечься, полистала книгу, включила музыкальный проигрыватель — все было напрасно. И тогда она, встав перед зеркалом, сказала своему отражению, печальному, с синеватыми тенями, залегшими под глазами, с зацелованными губами, отражению, покорно ожидавшему приговора:

— Кажется, тебе все-таки удалось снова полюбить, правда? — Отражение согласно кивнуло. — Но не радуйся. Это совсем не значит, что ты будешь счастлива.

— Послушай, но это же просто глупо! — Майкл в сердцах смял в пальцах так и не закуренную сигарету. — В конце концов, я ведь тебе не чужой. Почему ты не хочешь принять помощь, что за упрямство?

Они сидели на веранде открытого кафе, и Моника потягивала через затейливо изогнутую трубочку холодный апельсиновый сок. Майкл настоял на этой встрече, хотя она всячески отказывалась, отговариваясь срочными делами и загруженностью на работе.