Сонда Тальбот - Дитя лагуны

Мик доела пиццу и отшвырнула газету в сторону. И почему только никому не нужны авторы? Почему никому не нужны люди, которые умеют писать? Впрочем, кто сказал, что она умеет? Вдруг ей это только кажется? Ведь кроме ее образования и одной-единственной книги, которую она написала для маленького издательства, у нее нет тому подтверждения…

Вот если бы кто-то предложил ей солидный гонорар, и она смогла бы написать книгу, которая бы ее прославила… Ну… или хотя бы не прославила, но принесла хороший доход… Но ведь никто не предложит ей этого… А сама Мик едва ли сможет так отрекомендовать себя, чтобы с ней согласились работать… Поэтому ей придется делать то, что она всегда делала: писать небольшие заметки для второсортных газет…

Мик вздохнула и обвела обреченным взглядом свою маленькую комнатку, которую едва ли можно было назвать уютной.

В доме царил привычный кавардак. Кровать была разворочена, как после нашествия грабителей, которые пытались найти деньги в рваном матрасе. На полу валялись коробки из-под пиццы — Мик не грозила полнота, поэтому она не утруждала себя такой ерундой, как подсчет калорий. Рядом с коробками лежала только что брошенная ею газета. Она была похожа на птицу, распахнувшую крылья в предсмертной агонии. На кожаном кресле, стоящем рядом с рабочим столиком, валялось нижнее белье — масса бюстгальтеров и кружевных трусиков, преимущественно красных. Мик обожала красный цвет и все его оттенки. Колченогий стул примостился рядом со столом. За него тщетно пытались удержаться черные джинсы Мик. Несчастные, они знали, что стул недолго будет предоставлять им свои услуги. Очень скоро они окончательно сползут и окажутся на полу. Рабочий стол был захламлен газетами, листами писчей бумаги, из-за которой тоскливо выглядывала мордашка принтера; двумя пепельницами, до краев заполненными окурками; грязными пластиковыми тарелками, изгрызенными ручками и обертками из-под конфет. Последние украшали также весь пол в доме.

Мик баловала квартиру уборкой только раз в месяц — когда хозяин, у которого она снимала жилье, приходил к ней за деньгами, а заодно и посмотреть, в порядке ли дом. Она терпеть не могла уборку, впрочем, и кавардак ее не вдохновлял. Но ради того, чтобы обойтись без нудного мытья посуды и страшного звука пылесоса, от которого гудело в голове, Мик была готова жить в беспорядке месяцами, а то и годами… Для того чтобы не мыть посуду, она даже купила набор пластиковых вилок и тарелок. Она никогда не готовила, питаясь исключительно тем, что можно без труда разогреть в микроволновке или извлечь из упаковки и съесть холодным.

Лаэрт Спэлон, ее любовник, постоянно отпускал шутки по поводу «хозяйственности» своей любимой: «Дорогая, не слишком переусердствуй, прибираясь к моему приходу. Иначе в ресторан мне придется нести тебя на руках».

Впрочем, Мик и не усердствовала. Она наряжалась и шла в ресторан, в котором Лаэрт предварительно заказывал столик. Думая о жене Лаэрта, Мик часто утешала себя тем, что от нее-то он наверняка требует умения готовить и убираться. А от Мик, любовницы, — нет. И тогда она начинала представлять себя гетерой, этакой независимой женщиной, с которой мужчине куда интереснее, чем с женой.

Правда, это утешение действовало на нее недолго. Когда Лаэрт после очередного жениного звонка торопливо убегал со свидания, Мик впадала в дрянное оцепенение и чувствовала себя уже не гетерой, а тряпкой, о которую мужчины постоянно вытирают ноги.

Но что она могла поделать? Этот мужчина, по крайней мере, был честен с ней. Она всегда знала, что Лаэрт Спэлон, директор журнала «Откровения» — женатый мужчина. И он не может развестись со своей женой — во всяком случае, пока, — потому что именно ее отец поставил Лаэрта на место директора… Что ж, во всяком случае, он не рассказывает ей сказки об умирающей жене, которая смертельно больна со дня свадьбы. Но и это утешение было сомнительным. Таким же сомнительным, как и все утешения в жизни Мик.

Мик нехотя поднялась с дивана. Нужно было принять ванну, нанести макияж и приодеться. Ведь сегодня вечером они с Лаэртом пойдут в ресторан «Под водой», в котором Мик уже давно мечтала побывать. Этот шикарный ресторан был знаменит не только огромным ассортиментом свежей рыбы, моллюсков и прочих морепродуктов, но и тем, что стены его представляли собой аквариум, в котором плавали самые разнообразные морские обитатели.

Сегодня Мик обязательно отведает устриц, как бы Лаэрт ни сопротивлялся. Устрицы были самым любимым лакомством Мик, но от них у нее начиналась аллергия: она чихала и покрывалась красными пятнами, которые, правда, довольно быстро исчезали. Но как можно устоять перед этим восхитительным лакомством?! Мик не понимала. Поэтому плевала на аллергию и поглощала устриц в огромном количестве.

Она надеялась, что сегодняшний ужин компенсирует ее неудачу в поисках работы. Во всяком случае, поднимет ее настроение. Поглощенная мыслями об устрицах и Лаэрте, Мик залезла в душ. Намылившись душистым гелем «клубника со сливками», она запела веселую песенку о тех самых устрицах, которым сегодня вечером предстояло быть съеденными:

Конечно, Мик понимала, что настоящих устриц перспектива быть съеденными радует совсем не так сильно, как веселых устриц из песни, которую ей часто пел отец. Мик почти не помнила его — он умер очень рано, когда ей было пять лет. Все, что осталось от него у дочери, — ощущение нежности и несколько песен, в том числе песенка про устриц. И еще Мик помнила, что ее отец был очень мягким человеком, в отличие от деспотичной матери, которая диктовала дочери свои условия до тех пор, пока та не сбежала из родного дома…

Но Мик не любила вспоминать об этом времени. Она была так юна, так неопытна… Впрочем, и сейчас, когда ей исполнилось двадцать семь, она совершенно не чувствовала себя мудрой и знающей. Она по-прежнему оставалась девчонкой, маленькой девочкой, попавшей в большой и странный — если не сказать хуже — мир…

Мик пела и чувствовала, как печаль и грусть уходят прочь, открывая путь светлой радости и мечтам о будущем…

Мик с облегчением вздохнула: слава богу, людей в «Под водой» оказалось немного. Может быть, Лаэрт специально выбрал такое время, зная об этом ее страхе? Впрочем, вряд ли. На него это не похоже. Лаэрт не относился к мужчинам, которым интересен внутренний мир женщины. Его интересовал только внешний лоск и чувство юмора, которым Мик блистала, когда была в хорошем настроении.