Эйлин Драйер - Спасительная любовь

Она ошибается. Он готов просить у нее прощения прежде, чем узнает точно за что. Только вот простит ли она? Так что он взял стакан, выпил его содержимое и позволил ей помочь ему лечь на спину, хотя знал, что не сможет спокойно спать, пока не узнает, как он оказался в Бельгии и в этом доме.

* * *

В первый раз за все последние дни Грейс Фэрчайлд позволила себе удовольствие не спеша пройтись по парку. Не сразу, но в конце концов она сумела поговорить с доктором Хьюмом о графе. Ей предстояло передать его советы Оливии, а они не обнадеживали. Кроме того, ей самой была нужна небольшая передышка.

Грейс была изнурена до предела. Раненые по-прежнему отнимали много сил, и она знала, что ей предстоит жить без отца. Но в эти несколько минут ей необходимо было подставить лицо солнцу.

День был теплым, небо над головой — идеально голубым. Легкий ветерок шевелил листья деревьев. Запах смерти исчез, сменился легким ароматом роз, доносившимся из Королевского парка.

Она так давно не имела возможности полюбоваться этим красивым городом с его извилистыми, мощенными булыжником улицами и летящими вверх готическими соборами. Она любила его высокие дома с резными фронтонами и причудливыми старинными магазинами. Если бы не болели ноги, она бы забралась на колокольню собора Святой Гуцулы и оттуда полюбовалась панорамой красных черепичных крыш средневекового города. Ей очень хотелось просто побродить по узким улочкам и посидеть в одной из кофеен. Но она знала, что с этим придется подождать.

Не успела она усесться на скамейку под раскидистой липой, как поблизости послышались голоса.

— Говорю вам, это нелепо. Что может граф Грейсчерч делать в Брюсселе?

Грейс замерла. Голос, раздраженный и наглый, принадлежал лорду Торнтону — ошибиться было невозможно.

— Вам ли не знать, Хиллиард, — сказал другой голос. — Вы ведь в правительстве.

— Не имею ни малейшего представления, — отвечал Хиллиард. — Последнее, что я о нем слышал, — это что он пьет пунш с туземцами где-то в Вест-Индии.

Голоса приближались.

— А я слышал, что его видели при оружии на поле битвы.

— Могу предположить, что, если бы он действительно оказался на поле битвы, оружие оказалось бы под рукой, — протянул Хиллиард.

— Но в штабах о нем ничего не известно, — запротестовал Армистон.

— Дорогой мальчик, — возразил Хиллиард, — штабным сейчас нельзя доверить сосчитать пальцы у них на ногах. Я бы не полагался на них при проведении серьезного расследования. А почему для вас так важно знать это?

— Но у него же семья. Она не может игнорировать его.

Грейс знала, что ей следует немедленно рассказать Оливии о том, что она услышала.

Она так быстро вскочила, что больную ногу пронзила боль. Сжав зубы, она ухватилась за скамью, а второй рукой взялась за колено из опасения, что оно подведет. Должно быть, она произвела шум, потому что услышала приближающиеся шаги.

— Ба, это же моя Боудикка, — сказал Диккан Хиллиард, неторопливо направляясь к ней.

Грейс вспыхнула от стыда. Так бывало всякий раз, когда он оказывался рядом. Она не могла вежливо уклониться от встречи. Нога отказалась ей служить. Следом за Хиллиардом шли Джервейс Армистон и напыщенный, вальяжный Торнтон.

Грейс не знала, кто ей более неприятен. Торнтон был большим паршивцем, да и Армистон тоже.

Но не было никакого сомнения, кто страшил ее больше других. Одного взгляда на Диккана Хиллиарда было достаточно, чтобы ее сердце начинало биться с перебоями. Она была уверена, что уже покраснела, как ребенок, пойманный на проступке.

И не потому, что она находила его красивым. Большинство офицеров из окружения ее отца были красивыми. И ей совсем не было нужно, чтобы он смотрел на нее одобрительно. Грейс никогда не ждала этого от мужчин.

Однако Диккан Хиллиард обладал лишающей ее силы духа способностью напоминать ей о том, чем она не была, но чем могла бы быть. Он шел к ней как учтивый бог, одетый в черное, поля его шляпы были загнуты именно так, как должно, трость с золотым набалдашником дополняла картину, делая его образцом элегантности.

Подойдя к ней, он поклонился.

— Вы предоставили мне прекрасную возможность выполнить самое насущное моральное обязательство, мэм.

Грейс чувствовала, как краска стыда распространилась и на ее грудь.

— В самом деле?

Не ожидая разрешения, он положил ее руку на свою и придержал другой рукой, замаскировав тем самым, что помогает ей справиться с ненадежной ногой. А потом оказалось, что он смотрит на нее. Что его серые глаза смотрят на нее с необычайной теплотой.

— Могу я поговорить с вами, мисс Фэрчайлд? Эти олухи подождут.

— Я так не думаю, — скривившись, запротестовал Джервейс.

Хиллиард смерил его взглядом.

— Разумеется, подождете.

Прежде чем Грейс сумела возразить, он отвел ее в сторону. Грейс показалось, что ему так же неловко, как и ей. Она совсем растерялась.

— Мисс Фэрчайлд, — сказал он, наклоняя к ней голову, как бы отстраняясь от других, — примите мои самые искренние извинения. Когда вчера я позволил себе легкомысленное замечание, я не знал, что ваш отец погиб. Он был джентльменом и настоящим солдатом.

Грейс не понимала, наяву ли с ней это происходит. Он в самом деле говорит искренне? Или просто-напросто готовит себе мишень для новой шутки?

Он грустно улыбался, глаза у него лучились.

— Я отдаю себе отчет, что вы не можете полностью поверить мне. У меня репутация человека, не слишком отягощенного добродетелями. Но сейчас я серьезен. Было бы бессовестно играть вашими чувствами в такой ситуации.

Она никогда не видела его серьезным. Но сейчас он действительно был серьезен, и его полуулыбка легким флером окутывала ее. Он ждал ее ответа.

— Я с радостью принимаю ваши извинения, — сказала она, смягчаясь. — Спасибо.

Он улыбнулся, и его глаза тоже заулыбались, пусть на миг, а потом он поднес к губам ее руку и поцеловал. Глупо моргая, Грейс ничего не придумала, кроме как кивнуть.

— Пожалуйста, считайте, что я в вашем распоряжении, — сказал он, и, странное дело, она ему поверила. — А теперь, — он наклонился к ней еще ближе, — не поможете ли вы мне поддержать свою репутацию?

Ей показалось, что она сказала «да». Подмигнув, он подвел ее туда, где его ожидали двое других мужчин.

— Итак, прекрасная Боудикка, — сказал он, и его голос снова стал апатичным, — я был бы рад, если бы вы приняли мои извинения.

Грейс с трудом скрыла свое изумление. Похоже, он хочет скрыть свою чувствительность под маской светской неестественности. И, странное дело, она поняла.

— Если вы перестанете называть меня Боудиккой, — недовольно сказала она.

Он озорно улыбнулся:

— Но кто же больше вас похож на эту почитаемую и грозную женщину?