Оливия Бэкли - Пылающее сердце

Когда несколько месяцев назад Лана и ее отец вернулись в Глаустер, дом Тэннеров был сильно запущен, но недавно особняк наконец приобрел свой нынешний привлекательный вид. А работы еще не закончены. В саду до сих пор суетятся рабочие, нанятые для ремонта здания.

Однако Лана наметанным глазом смогла заметить, насколько продвинулась реконструкция. Новые хозяева, судя по всему, весьма состоятельны. Интересно все-таки, кто же эти люди, способные выложить бешеные деньги, чтобы вернуть дому его первоначальный пышный вид?

Лана нажала на газ. Сегодня нет у нее времени на обдумывание судьбы здания, поменявшего своих хозяев. Другие мысли теснились в уме. Да к тому же не хотелось, чтобы ее пристрастное любопытство было кем-нибудь замечено. Но вопреки доводам рассудка, девушку тянуло сюда, как тянет порой ребенка роскошная витрина магазина сладостей.

Каждый день, отъезжая от студии, она давала себе команду — ехать короткой дорогой. И тем не менее каждый день оказывалась у забора дома Тэннеров. Будто навещала больного друга. Свидание приносило некоторый покой: дом жив! Но находилось место и для печали: если бы не отец, этот особняк когда-нибудь мог бы принадлежать ей, Лане Тэннер.

В доме на окраине города, где они жили сейчас, было три спальни. Опрятное, ухоженное местечко, к которому Лана начала привыкать. Однако от очевидного не убежишь: их нынешнее жилье являет собой неоспоримое доказательство ухудшающегося финансового положения семьи. Особенно если сравнить его с безмолвным величием дома Тэннеров и вспомнить беспечальную жизнь до того несчастного случая.

Материально, сколько помнит Лана, семья жила хорошо. Отец, Уильям Тэннер, скрипач, играл в нескольких европейских оркестрах. Мать, Памела, была арфисткой. Однако Лана, по мнению родных и близких, оказалась самой талантливой из всех Тэннеров. К восемнадцати годам она была солисткой Королевского балета и уже исполнила все основные партии в лучших спектаклях. Творческая семья часто приглашалась на различные приемы, да и сама одаривала многих своим широким гостеприимством. Таков был образ жизни Тэннеров, который воспринимался как нечто само собой разумеющееся.

Потом несчастный случай изменил все. Внезапно и трагически оборвалась танцевальная карьера Ланы. Лишь двое из семьи вернулись в Глаустер.

Лана старалась прервать печальный ход своих мыслей, инстинктивно пытаясь защитить себя от той боли, которую они неизменно вызывали. Сегодня к постоянной боли примешалось еще одно чувство — ощущение предательства.

Как мог отец столь быстро забыть Памелу? Казалось, для него память о ней священна, а вот взял и женился на женщине, которую едва знал. Сказал, что новая жена молода. Моложе Памелы? Но ведь отец был старше мамы на целых пятнадцать лет! Неужели этот человек, знаменитый принятием сомнительных решений, влюбился в ровесницу своей дочери? Нелепость какая-то!

Лана обычно умела справляться с душевным волнением, но сейчас ничего не могла с собой поделать, хотя и понимала: терзай себя не терзай — ничего уже не изменится. Впрочем, все-таки не мешало бы поподробней выяснить, что и как произошло.

Значит, следует позвонить тете Джун. Уж эта причудливая старушка не зря славится своей осведомленностью — знает обо всех и обо всем.

Лана, переходя из комнаты в кухню и обратно, таскала с собой телефонный аппарат, постоянно набирая номер тетки. Безуспешно. Как всегда — занято. Джун на посту. Сидит разодетая в пух и прах в своем кресле и держит связь с друзьями, знакомыми, знакомыми знакомых и с вовсе не знакомыми людьми. Слава всеведущей действительно добывается в неизменных, невидимых миру трудах.

Эскиз памятника трудолюбивой Джун: на пьедестале каменное кресло, в которое навечно погружена женская фигура с головой, склоненной набок. Каменная телефонная трубка вжата в ухо и подпирается плечом. В принципе, памятник — это грустно. Пусть будет просто скульптурная композиция с условным названием — «Хочу все знать».

Часы пробили час дня. Времени достаточно. Правда, придется проигнорировать боль в колене — сейчас не до отдыха. Прими пару обезболивающих таблеток, садись в машину и — к тетке. Так будет куда больше толку, нежели сидеть, часами набирая номер, и злиться.

До дома Джун более ста пятидесяти миль. Не близко, конечно, но дело будет стоить того, если удастся встретиться с отцом прежде, чем до него доберется Стив Сейвин. Одно воспоминание об этом грубом напористом человеке заставляет нервничать.

А ну его! Еще не хватало тратить свои нервы на нахала! Итак — еду! Поскольку тетя Джун не выносит женщин в брюках, придется переодеться. Во что? Юбка цвета хаки, красная хлопчатобумажная блузка. Яркие тона Джун оценит. Чем бы еще ее умилостивить? Серьги! И покрупнее.

Девушка не была голодна, но и о еде стоит подумать заранее. Сделала сандвич с холодной курицей, листьями салата и помидором, схватила банку содовой воды. Если проголодается, поест в дороге. Главное — как можно быстрее добраться до тетки.

Машину Лана водила неплохо, так что руки автоматически делали свое дело, оставляя голове свободу раздумывать о чем угодно. А о чем ей, собственно, угодно сейчас раздумывать? Естественно, об очередной выходке отца.

Сегодня все идет не так, как всегда. Раньше она позволяла себе любоваться пейзажем, с удовольствием отмечая красоты местности, — вот сейчас за поворотом раскинется озеро, скоро замелькают высоченные сосны. В нынешнем же состоянии девушка не была настроена на спокойное созерцание красот. Впечатления дня нагрузили мозг неприятными горестными раздумьями.

Перед глазами серое полотно шоссе. Лана не любит это однообразие спрямленного пути. Особенно в последнее время. Прошло всего лишь одиннадцать месяцев после трагедии, случившейся недалеко от Парижа. Семья Тэннер взяла тогда небольшой отпуск. За рулем сидела Памела, вдруг она сделала резкий поворот влево — свернула в сторону, чтобы не сбить козу, выскочившую на дорогу, и, потеряв управление, столкнулась со встречной машиной. Смерть бедной женщины была мгновенной. Уильям отделался синяками, а Лана, дремавшая на заднем сиденье, пострадала сильно. Ее ногу зажало сплющенным металлом. Несколько недель пришлось провести в больнице. Страшные недели! Боль от полученных травм — ничто по сравнению с душевной болью: потерять мать, осознать себя инвалидом ох как было нелегко.

Когда Лана выписалась из больницы, отец настаивал на скорейшем возвращении в родной город. Ему тоже досталось! Отчаяние, в которое он впал, заставляло врачей тревожиться за его психическое здоровье. Да что там! Казалось, он пребывал на грани жизни и смерти. Он даже стал заговаривать о завещании, о том, где его похоронить.